Александра Стрельникова - Репей в хвосте [СИ]

Когда я добралась до дачи, семья была, что называется в сборе. И на взводе.

— Звонил дед, — замогильным голосом возвестила Наташа. — Ты что, помирилась с ним?

— Не так чтобы… Что сказал?

— Просил передать, чтобы ты немедленно выгнала своего альфонса, — уничтожающий взгляд в сторону Ивана, — если не хочешь оказаться на том свете и оставить детей сиротами.

— Как всегда мил и деликатен, — прокомментировала я и устало опустилась в кресло.

— Так я не поняла, эти покушения, они что как-то связаны с ним? — опять кивок на Ивана.

— Что ты чушь городишь? — это уже Вася.

Так, позиции определились. Только Ванечка молчит.

— Перестаньте. Лучше послушайте, что я вам скажу. Это очень важно. Кто бы и когда бы ни спросил вас… Короче говоря, твой отец, Наташа, как и Васин — Петюня, — я взглянула с особым значением на дочь и Ивана, рядом с которым устроился Василек. — Не надо вмешивать сюда кого-то еще. Петюню я предупредила.

— Что будем отрекаться? — Наташка, зараза, откинулась на спинку кресла и вытянула вперед ноги.

— Будем беречь, — отрезала я.

Запиликал мобильный.

— Да?

— Мария Александровна? Это вас Леонид Иванович беспокоит. Крутых. Помните?

Лелик… Мне захотелось сесть, но я уже сидела. Что делать? Лечь? Так ведь не поможет.

— Я тут смотрел телевизор. Это впечатляло. Поздравляю.

— Спасибо.

— И все?

— А что?

— Да так. Я, собственно, чего звоню? Посоветовать хотел. У вас чудесные дети, Мария Александровна. Сынок-непоседа и дочь-красавица. Берегите их.

Телефонный эфир уже опустел, а я все еще сидела, закрыв глаза и стиснув в пальцах трубку.

— Маша, — кресло качнулось, когда Ванечка присел рядом со мной на подлокотник. — Кто это был?

«Федик. Сволочь. Высокий, красивый и блондин».

Я вытаращилась. Он сказал — дочь-красавица. Он! Там, в Париже! Из-за него Натка такая вздернутая, несчастная. Гад! Что ему от девчонки-то нужно было?!

— Наташа, а там в Париже… Как звали того человека, с которым ты встречалась?

Натку даже подбросило от злости. Она вскочила на ноги, уперла руки в бока и, нависая надо мной, заорала:

— Уже вынюхивала! Да как ты смеешь? Сама трахаешься с кем попало, а мне…

Она замолчала, когда с подлокотника поднялся Иван.

— Я правильно понял, что ты наняла меня воспитателям к твоим детям?

— Да… — пролепетала я, совершенно не понимая, к чему это он клонит.

— И ты по-прежнему считаешь, что я должен их воспитывать?

— Ну…

— Да?

— Да.

Он начал демонстративно расстегивать ремень на брюках, а потом одним театральным жестом выдернул его и сложил пополам. Натка смотрела на его действия презрительно кривя губы.

— Ты ведешь себя как капризный ребенок, дорогуша. И наказывать тебя стоит как ребенка. Пошли. Я не хочу, чтобы твоя сердобольная матушка висла у меня на руке.

— Никуда я не пойду! Еще чего выдумал!

— Не вмешивайся, — Иван впихнул меня назад в кресло, а потом решительно ухватил Наталью за руку и выволок из комнаты.

Выбарахтавшись из своего глубокого и мягкого обиталища, я помчалась следом, но негодяй захлопнул дверь у меня перед носом, а потом еще и запер ее. И как я не колотилась, никто меня не впустил. Не знаю, что там у них происходило, потому что кроме общей тональности вселенской ругани я ничего не разбирала. Потом все затихло, и я опять робко постучала. Отпер Иван.

— Я же сказал — не вмешивайся. Иди, займись Васей. Общаешься с ребенком раз в две недели и то по пять минут.

— А… — дверь захлопнулась у меня перед носом.

Я поплелась в гостиную. Вася встретил меня деловитым вопросом:

— Он ее поколотил?

— По-моему, нет.

— Жаль. Стоило бы. Мам, а что такое трахаться?

«Святые угодники! Только этого мне сейчас не хватало».

— Это грубое слово. Не надо его повторять.

Опять зазвонил телефон. На сей раз это был Перфильев.

— Как самочувствие?

— Блистательно.

— Что поделываете?

— Мы с Васей смотрим телевизор…

— А Иван пошел пороть Наташку, — внезапно крикнул мне в самое ухо, а значит и в телефон Васька.

— Что-о?

— Да нет…

— Ремнем из собственных штанов. Он утащил ее в свою комнату и запер дверь, — опять проорал Василек, и я спихнула его с кресла, погрозив кулаком в его ухмыляющуюся бесовскую рожицу.

— Что там у вас происходит, Мария? Вы что — все с ума посходили?

Ого! Ну и голосок у него сделался.

— Не беспокойся. Все тихо, мирно и внутрисемейно.

— Внутрисемейно, значит?

— Точно.

— Оч-чень хорошо, — шмякнул трубку так, что у меня в ухе зазвенело.

Ничего, сейчас отойдет, перезвонит. Ну вот, я же говорила!

— Да?

— Ну, сука, ты у меня за это поплатишься! Я знаю, чего ты боишься, и знаю, как воплотить твои кошмары в явь. До встречи, паскуда!

Я отбросила от себя мобильник, словно ядовитую змею и сжала ладонями лицо. Потом заколотившееся молотком сердце подпрыгнуло куда-то к горлу, в глазах у меня потемнело, ковер, только что лежавший на полу, почему-то ринулся на меня, оказавшись прямо перед глазами, я еще успела услышать, как Васька кричит где-то в доме: «Дядя Иван, дядя Иван, скорее, маме плохо!», и погрузилась в черноту.

Очнулась я от резкого запаха нашатыря. И, видно, далеко не сразу, потому что надо мной уже склонялась незнакомая женщина в белом врачебном халате. «Скорая»? «Скорые» на дачные участки быстро не приезжают. Сколько же я провалялась в отключке? Попыталась повернуть голову, и все передо мной поплыло, да так противно, что я снова зажмурилась.

— Эй, не засыпай! — «сердобольная» врачиха ощутимо шлепнула меня по щеке.

От ее пощечины у меня словно отложило уши. Я внезапно услышала Наташкин плач где-то в стороне, к нему приплетались громкие всхлипывания Васьки. Рядом бубнили незнакомые мужские голоса. А это-то кто? Открыла глаза опять. Постепенно вращение остановилось. За столом у окна двое полицейских стояли по сторонам Перфильева. Откуда он-то взялся? Да и они… Перед Васькой стоял человек в обычном гражданском костюме и что-то делал такое… Ну да! Он надевал на Перфильева наручники! Час от часу не легче!

— Лежите, лежите. И без вас дел по горло, — голос усталый, раздраженный.

Врачиха сунула мне в пальцы вскрытую ампулку с нашатырем и ушла куда-то вглубь дома. Туда, где плакали мои дети?

— Господи, да что случилось-то?

Кто-то подошел ко мне. Иван? Нет. Какой-то незнакомый дед.

— Убийство. Вот этот, — ткнул пальцем в Перфильева, — убил другого.

— Кого? За что?

Из глубины дома вышел еще один полицейский. Остальные обернулись в его сторону.

— Ну как?

— Пока жив. Но все равно, по-моему, не жилец.

— Кто не жилец? — пролепетала я, пытаясь все-таки подняться.

— Ох, Мария Александровна, вы очнулись?