Эллери Куин - Смерть в театре (сборник)

Четверо мужчин — Смит продолжал сидеть в углу — подняли безжизненное тело и отнесли его наверх в спальню, выходящую окнами на автомобильную дорожку. Остальные, столпившись, последовали за ними. Казалось, никто не хотел оставаться в одиночестве. Миссис Ксавье все еще не покидало выражение изумления и ужаса.

Мужчины раздели Ксавье и осторожно положили в постель. Ксавье хрипло дышал, его лицо больше не дергалось, глаза были плотно закрыты.

Потом инспектор открыл дверь.

— Войдите все, но не шумите. Я хочу кое-что сказать, и надо, чтобы вы все это слышали.

Все послушно вошли в спальню, устремив любопытные взгляды на спокойную фигуру под простынями. Настольная лампочка, стоявшая на тумбочке около кровати, бросала тусклый свет на левую щеку и левый бок Ксавье.

— Кажется,— сказал инспектор спокойно,— мы опять вытянули пустой номер. Но я не могу уверенно сказать, лгал ли нам Марк Ксавье или нет. Мне приходилось видеть людей, которые продолжали лгать за три минуты до смерти. Нет никакой гарантии в том, что даже если человек знает, что он умирает, он обязательно будет говорить правду. В то же время было что-то... довольно убедительное в том, что он сказал. Если он действительно только оклеветал миссис Ксавье, а сам не убивал брата, значит, убийца кто-то другой и он находится в этом доме. И я предупреждаю вас,— его глаза зловеще сверкнули,— что в' следующий раз ошибки не будет.

Все продолжали молчать.

Эллери спросил:

— Доктор, как вы думаете, он еще придет в сознание?

— Возможно,— пробормотал доктор Холмс,— когда кончится действие морфия, он, может быть, снова придет в сознание.— Он пожал плечами.— А может быть, и нет. Можно ожидать всего, в том числе и смерти. Возможно, через несколько часов у него начнется кровотечение, возможно, произойдет заражение, хотя мы очень тщательно промывали рану. Все может случиться.

— Приятные новости,— пробормотал Эллери.— Значит, если всего этого не произойдет, он может и выжить? Так? Но меня интересует только одно: придет ли он снова в сознание? А когда придет...— Он окинул присутствующих многозначительным взглядом.

— Тогда он скажет,— закричали близнецы. Затем, испугавшись собственного голоса, они спрятались за спину матери.

— Да, ребятки, тогда он скажет. Интригующая перспектива. А поэтому, папа, надо позаботиться, чтобы не произошло никаких случайностей.

— Я как раз об этом думал,— мрачно ответил инспектор.— Мы по очереди будем дежурить около него ночью, ты и я, и... и больше никто.— Он резко повернулся к доктору Холмсу.— Я первый начну дежурство, доктор, до двух часов ночи, а потом мистер Квин сменит меня до утра. Если вы нам понадобитесь...

— При первых же признаках возвращения сознания,— быстро сказал Холмс,— сообщите мне. Немедленно, прошу вас, каждая секунда важна. Моя комната в другом конце коридора, вы знаете где, рядом с вашей. Но ему вы ничем не можете помочь, абсолютно ничем.

— Кроме защиты остатков его жизни.

— Мы вас известим обо всем,— сказал Эллери. Затем он окинул всех строгим взглядом: — Для тех, кто, может быть, хочет принять какие-нибудь отчаянные меры, я должен объявить, что дежурный около этой кровати будет вооружен тем же револьвером, от которого пострадал бедный Ксавье... Вот и все.

Они остались наедине с лежащим без сознания Ксавье. Инспектор сел в удобное кресло и расстегнул воротничок. Эллери печально курил около одного из окон.

— Ну,— сказал он,— в солидную переделку мы попали. Тоже мне, старый «Вильгельм Телль»,— продолжал горько Эллери.— Бедняга!

— О чем ты говоришь? — проворчал инспектор.

— О твоей склонности быстро, не раздумывая стрелять, уважаемый сэр. Ты же знаешь, в этом совсем не было необходимости: он не мог убежать.

Инспектору было не по себе.

— Конечно,— пробормотал он,— может быть, и не мог, но если человека обвиняют в убийстве и он пытается при этом убежать, какого черта, по-твоему, должен делать полицейский? Его попытка убежать была равносильна признанию вины. Естественно, я его предупредил и потом, конечно, выстрелил...

— О, ты меткий стрелок,— сухо проговорил Эллери.— Г оды нисколько не повлияли на твои орлиные глаза и на меткость стрельбы. Но все же не следовало стрелять. Это было безрассудно и ничем не оправдано.

— Положим, что так,— взорвался покрасневший инспектор.— Но ты виноват в такой же мере, как и я. Это ты заставил меня поверить...

— О, черт! Папа, извини меня,— проговорил с раскаянием Эллери.— Ты совершенно прав. По правде говоря, это больше моя вина, чем твоя. Я полагал — будь проклята моя петушиная самоуверенность,— что именно тот, кто оклеветал миссис Ксавье, и должен оказаться действительным убийцей. Конечно, утверждать подобное можно было только после тщательной проверки, а не полагаться на ничем не подтвержденные догадки.

— Может быть, он лгал...

— О нет, я уверен, он не лгал,— вздохнул Эллери.— Хотя... Нет, я не уверен. Я не могу быть уверенным ни в чем. Да, мою роль в этом деле отнюдь нельзя назвать блестящей. Ну, хорошо. Гляди в оба. Я вернусь в два часа.

— Не беспокойся обо мне.— Инспектор посмотрел на раненого.— Это мне своего рода наказание. Если он не выкарабкается, я думаю...

— Если он, если ты, если кто-нибудь из нас,— проговорил Эллери, берясь за ручку двери.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил инспектор.

— Взгляни, что происходит снаружи, вот через это прелестное окно,— сухо сказал Эллери и вышел из кабинета.

Инспектор с удивлением посмотрел на него, потом встал, подошел к окну и тяжело вздохнул. Небо над вершинами деревьев приняло темно-красную окраску. За волнующими событиями вечера он совсем забыл о пожаре.

Инспектор повернул лампочку так, чтобы она бросала больше света на раненого. Он грустно посмотрел на пергаментный цвет кожи Ксавье и, снова тяжело вздохнув, вернулся в кресло. Поставил его так, чтобы хорошо было видно и единственную дверь, ведущую в эту комнату, и постель больного. Затем, подумав немного и состроив гримасу, он достал из заднего кармана револьвер, внимательно осмотрел его и переложил в правый карман пиджака. Откинувшись на спинку кресла в полумраке, он сложил руки на толстом животе.

Приблизительно в течение часа до него доносились отдельные звуки: стук закрываемых дверей, шаги по коридору, тихий шепот голосов. Постепенно звуки затихли, и вскоре молчание стало таким глубоким, как будто инспектор находился вдали от человеческого общества на тысячу миль.

Он отдыхал, лежа в кресле, но не спал, никогда еще в своей жизни он не чувствовал себя таким бодрым. Он думал: вот лежит умирающий человек, в его слабеющем языке заложена опасность для другого человека. И у инспектора вдруг появилось желание прокрасться сейчас в эти темные комнаты и захватить врасплох кого-нибудь еще бодрствующего или крадущегося в темноте. Но он не может оставить умирающего человека ни на одну минуту. Внезапное сомнение заставило его схватиться за револьвер, лежащий в кармане. Затем он встал и подошел к окну, но тут же, убедившись, что этим путем в комнату пробраться невозможно, успокоенный вернулся в кресло.