Дэй Кин - Моя плоть сладка (сборник)

— Это невозможно, мсье. Моя дочь никому бы не открыла; кроме меня. Мы специально пользуемся звонком как сигналом. Но вы можете спросить ее...

Луч света скользнул вниз, к основанию стены. Сатир стоял спиной к стене. Бенколин сделал несколько шагов в сторону. Висевшая у поворот,а лестницы небольшая лампочка освещала Сатира. Отсюда было видно, что в каменной стене есть дверь.

— Понятно,— пробормотал детектив.— Это и есть, я полагаю, другой вход в музей?

— Да, мсье. Отсюда узкий коридор ведет в галерею ужасов. Там еще одна дверь...

— Куда она ведет? — резко спросил Бенколин.

— Ну... ну... оттуда можно пройти на Севастопольский бульвар. Но я никогда не открываю дверь в коридор. Она всегда заперта.

Луч медленно прошелся по деревянной двери и вернулся к статуе. От нее шел кровавый след. Бенколин осторожно подошел к стене и толкнул дверь. Она подалась назад. Стоя за его спиной, я разглядывал другую тяжелую дверь. Я чувствовал, как дрожал Огюстен, пока Бенколин исследовал замок.

— йельский замок,— проговорил он,— и не заперт. Этой дверью кто-то пользовался.

— Вы имеете в виду, что она отперта? — воскликнул Огюстен.

— Назад! — раздраженно крикнул Бенколин,— В этой пыли могут, остаться следы.— Он достал платок и, обернув им руку, нажал на ручку двери.

Мы оказались в низком каменном коридоре, который тянулся параллельно стене галереи ужасов и вел к другой двери. Очевидно, этот ход был сделан еще в старину для каких-то целей. Противоположный конец коридора упирался в кирпичную стену. Слева была тяжелая дверь. А справа, еще через одну дверь, проникал слабый свет и доносился шум уличного движения.

Прямо под ногами Беиколина на каменном полу лежала дамская сумочка, вокруг было разбросано ее содержимое. Возле стены валялась черная маска домино. Каменные плиты пола и стена были залиты кровью.

Бенколин тяжело вздохнул и резко повернулся к Огюстену.

— А об этом что вам известно?

— Ничего, мсье! Я сорок лет прожил в этом доме и едва ли десяток раз пользовался этой дверью. Ключ... я даже не знаю, где ключ!

— И, однако, замок в двери совсем новый,— мрачно усмехнулся детектив,—а петли смазаны маслом.

Я последовал за ним к двери, выходящей на улицу. Да, и она была открыта. Бенколин- тихо свистнул.

— Видишь, Джефф,— заметил Бенколин,— здесь тоже настоящий замок. И дверь отперта! Проклятье! Странно, когда эта дверь закрыта, в коридоре абсолютно темно. Интересно, есть ли здесь свет? Ага!

Он заметил маленькую кнопку в шести футах от пола и нажал ее. Мягкий свет осветил мрачный коридор, Бенколин издал неопределенное восклицание.

— В чем дело? — спросил я.— Почему м.ы не уходим? Ты хочешь тщательно исследовать...

— Успокойся! — сдержанно сказал он.— Это первый случай в моей практике, Джефф. Я прекрасно знаком с процедурой Сюрте. Они захотят все осмотреть и сфотографировать. Они оближут весь коридор. А я должен рискнуть. Я не могу позволить им... Быстрее! Закрой дверь! — Он почти кричал.— Достань свой платок и подбери сумочку и все вещи. Я должен все быстро осмотреть.

С тех пор как мы вошли сюда, он передвигался на цыпочках. Я последовал его примеру. Он часто наклонялся к полу и что-то собирал в конверт. Я следил за его действиями, но не заметил ничего такого, что могло бы привлечь мое внимание. Потом я занялся сумочкой и ее содержимым. Маленькая золотая пудреница, губная помада, носовой платок, несколько карточек, письмо, ключи от автомобиля, записная книжка, несколько банкнотов и мелочь. Затем Бенколин велел мне следовать за ним, и мы вернулись в музей к Сатиру.

Детектив застыл у окна, поглядывая на зеленый свет, идущий от поворота лестницы. Он нахмурился и повернулся к двери.

— Да,— пробормотал он как бы про себя,— если это,— он постучал по секции стены,— было закрыто, а дверь в коридор открыта, можно увидеть зеленый свет...— Он резко повернулся к Огюстену и спросил: — Скажите-ка, мой друг, вы говорили, что, когда вы уходили из музея в половине двенадцатого, вы выключили весь свет?

— Конечно, мсье!

— Весь? Вы уверены в этом?

— Клянусь!

Бенколин постучал костяшками пальцев по лбу.

— В этом есть что-то странное... Очень странное. Этот свет... Капитан Шамон, который час?

Вопрос прозвучал неожиданно резко, и Шамон, сидевший на ступеньке лестницы, удивленно уставился на Бенколина.

— Прошу прощения?

— Я спрашиваю, который час? — повторил детектив.

Изумленный Шамон достал большие золотые часы.

— Почти час,— ответил он.— А почему это вас интересует?

— Не знаю,— ответил Бенколин. По его виду я понял, что он близок к какому-то решению.— А теперь,— продолжил. он,— мы на некоторое время оставим тело мадемуазель Мартель здесь. Только один взгляд...

Он опустился на колени возле девушки. Теперь тело ее казалось более реальным, чем восковые фигуры. Бенколин снял с шеи девушки золотую цепочку и начал осматривать ее.

— Резкий рывок,— сказал он, демонстрируя цепочку.— Звенья маленькие, но крепкие, и они разорваны.

Когда он встал и направился наверх, Шамой остановил его.

— Вы оставляете ее здесь одну?

— А почему бы и нет?

Молодой человек неопределенно развел руками.

— Не знаю,— ответил он,—Я полагаю, это не повредит ей. Но вокруг нее всегда было так много людей... когда она была жива. Это так мрачно... Вы не возражаете, если я останусь возле нее?

Он нерешительно взглянул на Бенколина. Тот с любопытством посмотрел на капитана.

— Видите ли,— объяснил Шамон,— глядя на нее, я всегда вспоминал Одетту. О, боже! Я ничего не могу с собой поделать...

— Пойдемте с нами,— сказал Бенколин.— Вам надо выпить.

Мы вернулись в грот, затем прошли в вестибюль и оказались в квартире Огюстена. Мадемуазель Огюстен, взглянув на нас, должно, быть, по нашим лицам поняла, что что-то случилось. Кроме того, подозрительным казалось и появление сумочки. Бенколин молча направился к телефону, а дрожащий Огюстен принес бутылку бренди. Его дочь смотрела, как он и Шамон выпили по большой порции, и губы ее дрогнули.

Я чувствовал себя беспокойно. Тикали часы, скрипело кресло. Мадемуазель Огюстен не задавала вопросов. Она механически продолжала работать. Выпив вместе с Шамоном бренди, я заметил, что он тоже не сводит с нее глаз. Несколько раз ее отец пытался что-то сказать, но мы сохраняли молчание.

Вернулся Бенколин.

— Мадемуазель,— начал он,— я хочу спросить...

— Мари! — голос ее отца дрогнул.— Я не могу сообщить тебе... Это убийство... Это...

— Успокойтесь, пожалуйста,— сказал Бенколин.— Я хочу спросить вас, мадемуазель, когда сегодня ночью вы включили в музее свет?

Казалось, до нее не дошел смысл его вопроса. Она тяжело отложила вязание, потом заговорила.