Иван Козлов - Болевой синдром

— Тут через четыре километра еще одна деревня стоит, — сказал Павел Павлович. — Сестра моя там живет. Мы с Филипповной пойдем, отнесем ей свежего мясца, до утра там, наверное, и побудем. — И, словно убоясь, что его не так поймут, заключил: — Я к тому говорю, чтоб ты, доча, корову утром в стадо выгнала, не забыла.

Олежка бегал с тлеющей головешкой и рисовал ею в густеющем темном воздухе понятные лишь ему узоры. С собакой Цапой он выскочил за ворота, провожая уходивших дедушку с бабушкой. Уже оттуда прокричал:

— Ма, я с ними, можно?

— А чего у папы не спрашиваешь? — укоризненно сказал Павел Павлович.

Малыш ничего не ответил, но вскоре послышались его легкие частые шаги. Он остановился метрах в пяти от столика, настороженно взглянул на Макарова:

— Можно я пойду с дедушкой и бабушкой?

— Беги.

Олежка подбежал к нему, ткнулся носиком в плечо, тут же развернулся и попрыгал к калитке. Заорал громко и весело:

— Папа разрешил!

С ветки упало созревшее яблоко.

Леся чуть вздрогнула, встала со стула и села на скамейку, рядом с Макаровым. Он положил свою огромную руку ей на плечи.

— Олег Иванович, я не хочу, чтоб мы чувствовали себя должниками друг перед другом. Не обижайтесь, хорошо? Я не хочу видеть вас в роли благодетеля. Мы с Олежкой и так поднимаемся, обязательно поднимемся.

— Я завтра дня на три уеду домой, — сказал Макаров. — Потом вернусь.

— Ну что ж, вернетесь — хорошо, не вернетесь… Значит, не вернетесь.

— Вернусь, — повторил Макаров. — Война для меня закончена. — Он горько улыбнулся. — Знаешь, Леся, я от нечего делать стал собирать газетные вырезки о том, как война порой из людей зверей делает. У меня на даче старых газет полно было, вот увидел там одну статью… Первый раз в жизни испугался. Сначала появилось желание журналисту морду набить за то, что он военных как потенциальных преступников рассматривает. Потом задумался: а вдруг?.. И жутко стало. Приучил я своих тельники на груди рвать, понимаешь? Там, в горах, это нужно, а что будет, когда они домой вернутся?!

— Вы много вины на себя берете, разве так можно, Олег Иванович? За все, что вокруг творится, отвечать — ни нервов, ни даже жизни не хватит. Это тоже своего рода комплекс: не виноват, а мучаешься. Я знаю, вы из-за этого и меня разыскали. Поэтому вам лучше не возвращаться сюда, понимаете? А если возвращаться, то не виноватым ни в чем.

Макаров вспомнил слова Женьки при расставании.

— В краповом берете? — спросил у Леси.

Та сразу поняла, что он имел в виду.

— Да, в краповом берете.

Если Зырянов водку и пил, то не больше рюмки, отметил Макаров, взглянув на стоявшую в холодильнике бутылку. А вот насчет девок принял пожелание к сведению: в ведре для мусора лежит тампон. И почему-то бинт с темными пятнами крови.

Ладно, рапорт при встрече. Прийти скоро должен поручик, уже вечер, холодает, а куртка его висит.

Женька, Женька. Хороший парень, вот только энергия через край бьет. К Лесе в деревню его на недельку взять, что ли? Пусть там с Павловичем навоз вилами побросает, огород вскопает — во благо силу его обратить надо, чтоб она дурью не стала. Точно, дня через три они туда и поедут.

А за эти три дня кое-что успеть надо. Первое — поставить хорошее надгробье Тамаре, с фотографией. С той, которая нравилась ему и ей. Лет десять назад, может, даже больше, был сделан тот снимок. Там у жены несвойственная ей мягкая улыбка.

Так, где можно разыскать альбом со снимками? Скорее всего, среди журналов, которые покупала Тамара. «Экран», «Силуэт», «Бурда»… Стоят ровными стопками в нижней секции шкафа.

Альбом наверху, вот он.

Макаров взял его, пошел к журнальному столику, включил настольную лампу, стал листать. Дальше, дальше, дальше… Стоп, это уже совсем далеко, фотография была поближе, на той странице еще красной пастой был нарисован чертик. Это к ним в гости соседи с сынишкой приходили, взрослые посмотрели альбом, начали пить водку, а мальчишка взялся за фломастер…

Вот он, чертик.

Олег выключил настольную лампу, потом опять включил ее. Нет, никакое это не видение. На месте знакомого снимка неопрятно, что само по себе уже странно, был наклеен другой, совершенно дурацкий, долгое время валявшийся среди неоприходованных фотографий в обычной картонной коробке, лежавшей в том же шкафу, возле альбома. Пикник, лесная полянка, человек десять сидят на траве с бокалами и стаканами, все уставились в объектив…

Глянец — пятнами, резкость отвратительная. Клей выступил по краям снимка, прихватил соседнюю страницу, потому Макаров вначале и пролистал этого чертика, не увидел его.

Загадочка.

Олег теперь уже более внимательно пролистал весь альбом, от первой до последней страницы, проверил, так сказать, свою зрительную память, которой он всегда гордился. Не хватало по крайней мере трех снимков. На одном Тамара была еще школьницей, стояла с портфелем и букетом цветов. На втором она в купальнике на пляже. Купальник очень смелый для ее сорока лет, но зато здорово смотрелась фигурка…

Макаров сразу же подумал о Волчковой. Она тут копалась в вещах, возможно, наткнулась на альбом, взяла то, что ей понравилось… Но зачем надо было переклеивать фотографии?

Он набрал номер телефона Валентины Сидоровны без всякой надежды застать ее дома. Тетка то по соседям бегает, то у подъезда на лавочке сидит. И точно: длинные гудки, никто не берет трубку.

Ладно, это не срочные дела. Видно, сама Тамара изъяла, может… Да кто ее поймет, женскую логику?

На надгробье придется взять другую фотографию. А сейчас можно и поспать. Ключи у Женьки есть, дверь сам откроет, когда бы ни пришел… Гулена.

Макаров погасил настольную лампу, вышел из зала, мельком взглянул на вешалку… Потом остановился, взял в руки Женькину куртку, поднес ее ближе к свету.

Светлая подкладка ее правого рукава была темной от крови.

— Вы из милиции? А мы не вызывали милицию…

Женщина, открывшая Макарову дверь, все же посторонилась и пропустила его в комнату. Олег сразу пошел на голос, болезненный, натужный, раздавшийся из комнаты с красивой витражной дверью:

— Кто там, Лора?

— Это я, — сказал, входя, Макаров.

Человек с болезненным голосом лежал на широкой кровати. Голова его была похожа на темный металлический шар, залепленный десятком узких белых полосочек. Такие клеят где попало, и пишут объявления типа «Пропала кошка с белыми лапками…».

— Томазик, наверно, это милиция, — сказала женщина, нерешительно разглядывая Олега.

— Вы милиция? — спросил черный металлический шар с белыми объявлениями.

— Я Макаров, — Олег, не дожидаясь приглашения, сел на стул рядом с кроватью. — Как самочувствие?

— А, так вы врач, — с облегчением сказала женщина, но тут же спохватилась. — Но мы и врача не вызывали, нам не нужен врач!