Иван Козлов - Болевой синдром

Зырянов внимательно посмотрел на него:

— Командир, думаешь, я шутил, да? Если, как ты говоришь, сниму погоны, тоже таким стану. А почему бы и нет? «Государству до меня никакого дела, одна надежда — на отзывчивость русского сердца»… Все подходит.

— Хватит молоть ерунду, Женя. Напрасно я тебе с утра налил. Что ли, мы жить по-людски не сможем?

— Олег Иванович, а мы до этого по-людски жили, там, в Чечне? Там себя подставляли, а зачем? Что тут от наших потерь изменилось? Врут и предают. Всех бы их в ту бойню окунуть, как в дерьмо…

Женька говорил уже не шепотом, на них стали оглядываться, в чужих глазах были жалость и боязнь.

— Порядок тут, командир, навести надо…

«Да, — подумал Макаров, — увозить отсюда Женьку надо, и как можно быстрее. По сути дела, он еще пацан — ну что такое двадцать три года? Многое видел, многое пережил, ему бы душой отдохнуть, реабилитационный курс пройти, а тут — такое… Зырянов приехал к командиру вроде как в гости и за помощью, а выходит, что получил новые боевые задачи. И продолжает воевать».

— Наша остановка, Женя.

Магазин никуда не денется, решил Макаров и повел Зырянова прогуляться по старому парку. Дождь шелестел по распластанной на земле листве, струился серебром по темным стволам лип. У пустых скамеек возились синицы, искали еду. Белка застыла на ветке, любопытными глазами следя за единственными прохожими, бесцельно бродящими по мокрым аллеям.

Но цель у Макарова была, и он, как ему показалось, достиг ее. Женька оттаял, успокоился, даже заулыбался. Когда наконец зашли в магазин, он, пока Макаров выбирал одежду для сына, накупил целый мешок игрушек.

— Куда столько? — удивился Макаров.

— А мы с Олежкой твоим играть будем, вдвоем. Какие еще на сегодня вводные, командир?

— Пассивный отдых перед завтрашней дорогой. В ванной попаримся, телевизор посмотрим, газеты почитаем…

— Водочки попьем!

— Не без этого. И пораньше ляжем спать. В семь утра надо уже быть на Киевском вокзале.

Газет Женька так и не почитал. Перекусив на скорую руку, принялся крутить телефонный диск.

— Алла, чувствую, что я еще часа на два нуждаюсь в постельном режиме… Нет, лучше без уколов, но если ты настаиваешь…

Положил на аппарат трубку, взглянул на Макарова, потирая шею:

— Олег Иванович, я отлучусь на вечерок, а?

— Тут я тебе не командир, Женя.

Он сказал только это, не задал никаких вопросов, но Зырянов решил раскрыться сам:

— Понимаешь, Олег Иванович, мы с тобой еще наговоримся, и тут, и в деревне, а вот с женщиной… Я же только руку потерял, а не чего-нибудь другое. Домой вернусь — там с бабами напряженка: село есть село. Ты не ругай меня, ладно?

— Только не задерживайся, подъем ранний будет, чтоб на первый автобус успеть.

— В десять вечера буду сидеть уже вот на этом стуле. — Он помолчал, потом добавил: — Знаешь, она постарше меня, красивая и не врет вроде. О чем думает, то и говорит. Ты встречал таких женщин?

— А ты?

— Что я? У меня еще жизненного опыта в этом деле маловато. Вот пойду его набираться.

— Почему ты все время пытаешься спрятать от меня правую руку? Ну что ты ее в простыню зарываешь? Там кожа должна дышать, понимаешь?

Женька присел на кровати, повернувшись к лежащей Алле все же левым боком.

— Я думаю, тебе неприятно смотреть на это…

— Господи, вот уж не думала, что ты можешь комплексовать. Мне казалось, что офицеры этой болезнью не страдают.

— Я уже не офицер.

Алла легко соскочила с кровати, подняла с ковра свою одежду, начала одеваться.

— В плане секса ты офицер, и еще какой!.. А насчет «приятно-неприятно»… Дня через два ко мне приезжает один из тех, чьи бритвы в ванной лежат, Марк Геннадьевич. Так вот, как только он порог квартиры переступает, я его посылаю сразу под душ. От него потом за километр разит. И я ему об этом прямо говорю. «Доплачивайте, — говорю, — за вредность». И он духи покупает и только смеется на мои слова. А ты… Женя, у тебя боевая рана, а это совсем не уродство.

Уже в трусиках, бюстгальтере она вопросительно взглянула на Зырянова:

— Так, какая у нас дальнейшая программа? Идем на кухню готовить ужин? Тогда я халатик надеваю. А если хочешь прогуляться…

Женька щелкнул по циферблату:

— Мне бежать надо.

— Я выйду с тобой, провожу. Подышу свежим воздухом: там подмораживать начало.

В лифте она спросила:

— Ты чего скуксился? Был все время веселеньким, а теперь нос повесил?

Зырянов кисло улыбнулся:

— Представил тебя в постели с этим потным и старым Марком. Он ведь старый, если ты его по отчеству зовешь?

Алла весело засмеялась:

— Вот в чем дело! Ну, во-первых, я никогда с ним не спала, он уже перезрел для этого, только кайф ловит, когда я по комнате бегаю в халатике с разрезом от бедра и в декольте до пупка. Я с ним в театры хожу, кормлю его, рубашку могу постирать… Это все, Женечка, во-первых, а во-вторых, тебя моя жизнь не должна огорчать! Не дай бог, мы почувствуем какую-то обязанность друг перед другом, утратим независимость… Лично я этого не хочу, честно тебе говорю.

В город действительно пришел морозец: лужи сковало льдом так, что по ним можно было скользить. Звучно, будто они фанерные, ломались под ногами листья. Небо очистилось от туч, предвещая усиление холода.

— Алла, ты замерзнешь. Возвращайся домой.

— Наоборот, я хочу, чтоб ты садился не на этой остановке, а на следующей. Пройдем аллеей, поговорим. С тобой, кстати, интересно говорить…

Но поговорить они не успели. Едва зашли в темное, без фонарей, пространство, как прямо по глазам ударил мощный луч фонарика.

— Она? — спросил чей-то голос.

— Она. Барсукова.

Первый голос продолжил:

— Кавалер может… нет, должен уйти, а к даме у нас несколько вопросов.

— Ты их знаешь? — тихо спросил Аллу Зырянов.

Она покачала головой, а вслух за нее ответил все тот же грубоватый, с ленцой, голос:

— Она нас не знает и никогда не узнает. А ты, товарищ или господин, катись отсюда. Неужели я что-то неясно сказал?

— Новак, — раздался голос третьего, справа от Женьки. — Это же однорукий, которого мы на складе мутузили. Точно, он!

— Попридержи язык, — недовольно произнес тот, кого назвали Новаком. — Но если это так, то все становится на свои места. По крайней мере, я теперь знаю, о чем докладывать шефу. Отведите в сторону этого субчика, у меня к нему вопросы во вторую очередь будут, а сейчас я побеседую с этой б…ю.

Женька ударил наугад, просто резанул тяжелым ботинком тьму повыше фонаря, туда, где, по его расчетам, должна находиться голова. Если бы он ошибся, то, конечно бы, фраернулся — потерял равновесие, на скользкой земле мог даже упасть. Но ботинок четко приложился к чужой морде, луч света подпрыгнул, потом спикировал и затух. Но тотчас зажглись еще два фонаря, уже с боков. Женька, набычив голову, метнулся вправо. Есть! Угодил лбом в чью-то грудь, противник со сбившимся дыханием даже не вскрикнул, рухнул на спину.