Раймонд Чэндлер - Детектив США. Выпуск 9

— Вы же знаете, как это бывает в браке, в каждом браке, — уныло продолжал он. — Пройдет какое-то время, и мужик вроде меня — обыкновенный паскудный мужик вроде меня — хочет пощупать бабу. Какую-нибудь другую бабу. Гадость, наверное, но именно так оно и есть.

Он посмотрел на меня, и я сказал, что уже встречался с такой точкой зрения.

Он опрокинул свой второй стаканчик. Я передал ему бутылку. На сосне сойка поднималась вверх с ветки на ветку — прыгала, даже не раскрывая крыльев и ни на миг не теряя равновесия.

— Ну да, — продолжал Билл Чесс, — все эти бедолаги в горах наполовину чокнутые, и мне тоже этого не миновать. Живу я здесь и горя не знаю, жилье дармовое, каждый месяц получаю чек на солидную пенсию, плюс еще полстолько в облигациях военного займа, женат на чудесной милашке-блондинке, каких еще поискать надо, — живу и понятия не имею, что я мешком из-за угла пришибленный. Меня, видите ли, вот на что потянуло. — Он ткнул пальцем в сторону дачи из красной секвойи на том берегу. Вечерний свет окрасил ее в цвет бычьей крови. — В двух шагах от дома, прямо под окнами — и с кем? С расфуфыренной шлюшкой, которая мне и даром не нужна. Господи, это ж надо быть таким кретином.

Он опрокинул третий стаканчик и поставил бутылку на валун. Затем выудил сигарету из кармана рубашки, зажег спичку о ноготь большого пальца и сделал несколько жадных затяжек. Я дышал осторожно, приоткрыв рот, безмолвный, как взломщик за портьерой.

— Вот ведь какая чертовщина, — заговорил он наконец, — раз уж меня потянуло на сторону, можно было думать, что я не стану гадить рядом с собственным гнездом, и уж если клюну, так хотя бы на другой тип. Но ведь даже этого не было! Курвочка с той дачи — она такая же блондинка, как Мьюриэл, тот же размер и вес, тот же тип, даже цвет глаз почти такой же. Но зато, приятель, во всем остальном — большущая разница. Красивая, это верно, но не красивее моей, это любой скажет, а я и подавно. Значит, в то утро жег я мусор у них во дворе. Занимаюсь своим делом, а что мне еще там делать? И тут она появляется в кухонной двери, в пижаме, причем такой прозрачной, что видны ее розовые соски. И говорит своим ленивым паскудным голосом: «Зайди выпить, Билл. Грех вкалывать в такое чудесное утро». А я что, я же выпить не дурак. Захожу через кухонную дверь и угощаюсь. Стаканчик, другой, потом из кухни переходим в дом. И чем я ближе к ней подбираюсь, тем яснее читаю в ее глазах, что нам прямой путь в спальню.

Он умолк и смерил меня холодным, жестким взглядом.

— Вы меня спрашивали, удобные ли там кровати, и я сразу встал на дыбы. Хотя вы ничего такого не имели в виду. А я как раз об этом только и думал. Так вот — кровать, в которой я побывал, была удобная.

Похоже, в душе его происходила борьба. Как всегда, верх взяло виски. Он сделал из бутылки долгий яростный глоток, потом туго, будто от этого что-нибудь зависело, завернул колпачок. Потом подобрал камень и с силой швырнул его в воду.

— Вернулся я домой по плотине, — медленно продолжал он уже захмелевшим голосом. — Иду, как по воздуху плыву. Было дело — и сплыло, никто ничего не узнает. И сколько же раз мы, мужики, накалываемся на таких делах, верно я говорю? Было дело, да не сплыло. Нет, не сплыло. Пришлось мне выслушать от Мьюриэл, что она об этом думает. Она даже голоса не повысила, но сказала мне о таких вещах, о которых я даже не подозревал. Да уж, дело всплыло так, что любо-дорого.

— И она ушла от вас, — сказал я, когда он умолк.

— В ту же ночь. А меня и дома-то не было. Я до того себя паскудно чувствовал, что трезвым все это никак не мог выдержать. Доковылял до своего «форда» и укатил на Пума-Лейк, на северный берег. Там стакнулся с парой таких же подонков, как я сам, и нажрался до поросячьего визга. Правда, легче мне от этого не стало. Гудели до пятого часа утра. Вернулся домой, а Мьюриэл уже нет, упаковалась и ушла, ничего не оставила, только записку на комоде и немного кольдкрема на подушке.

Он достал из потертого старого бумажника листок бумаги с загнутыми углами и передал его мне. На вырванном из блокнота листке в голубую линейку карандашом было написано:

«Прости, Билл, но мне легче умереть, чем жить с тобой дальше. Мьюриэл».

Я вернул ему записку и спросил, глядя на тот берег:

— А там как?

Билл Чесс подобрал плоский камешек и попытался пустить по воде «блинчиком», но тот его не послушался.

— А никак, — сказал он. — Она упаковалась и укатила в тот же вечер. Больше я ее не видел. И видеть не желаю. За целый месяц от Мьюриэл ни слова, ни единого словечка. Где она, понятия не имею. Может, с другим мужиком. Надеюсь, он обращается с ней получше моего.

Он поднялся, достал из кармана ключи и забренчал ими.

Он подхватил бутылку и вручил мне то, что осталось от пинты.

Мы спустились вниз по склону, к берегу озера и к узкому гребню плотины. Билл Чесс шагал впереди, размахивая своей негнущейся ногой и придерживаясь за веревочное ограждение на железных стойках. В одном месте вода ленивыми спиральными струйками перехлестывала через бетон.

— Утром возьмусь за колесо и малость спущу воду, — сказал Билл через плечо. — Больше ни на что эта хреновина не годится. Киношники его поставили три года тому назад. Снимали здесь картину. И маленький пирс вон на том конце — тоже их рук дело. Они тут много чего понастроили, потом разобрали и спустили вниз, но Кингсли договорился, чтобы они оставили пирс и это вот мельничное колесо. Это, мол, придает колорит.

Следуя за Биллом, я поднялся по массивным деревянным ступенькам на веранду дома Кингсли. Чесс отпер дверь, и мы вступили в теплую тишину. В наглухо запертом помещении стояла духота. Свет, проникающий сквозь жалюзи, рисовал на полу узкие полоски. Продолговатая гостиная выглядела жизнерадостно: индейские ковры, мягкая «горная» мебель с металлическими планками на стыках, занавески из веселенького вощеного ситца, дощатый пол из твердой древесины, множество ламп и небольшой встроенный бар с круглыми табуретками в одном из углов. Чистое, ухоженное помещение вовсе не выглядело покинутым в спешке.

Мы перешли в спальни. Их было две. В двух — по две односпальных кровати, а в одной — еще и просторная двуспальная кровать с кремовым покрывалом, украшенным вышивкой из шерсти тускло-фиолетового цвета. Билл Чесс сказал, что это хозяйская спальня. На туалетном столе лакированного дерева располагались туалетные принадлежности из нефритовой эмали и нержавеющей стали и широкий ассортимент косметики. На нескольких баночках кольдкрема красовался размашистый золотой знак фирмы «Гиллерлейн». Одна из стен комнаты целиком состояла из шкафов с раздвижными дверями. Я открыл один такой шкаф и заглянул внутрь. С виду он был полон одежды, какую женщины носят на курортах. Я закрыл дверцу и выдвинул из-под шкафа глубокий ящик для обуви. В нем было с полдюжины пар туфель, выглядевших как новенькие. Я вернул ящик на место и разогнулся.