Сью Графтон - С - значит сыщик

Там было одно пустое место, наверное, предназначенное для Патрика, когда придет время.

Шарлотта, родилась в 1894, умерла в 1917; Эмили, родилась в 1897, умерла в 1926; и Энн, которая родилась в 1900 и умерла в 1940.

Я оглядела кладбище. Маунт Калвари представляло собой серию покрытых травой площадок, окаймленных вечнозелеными кустами и эвкалиптами. Большинство могильных камней плоско лежало на земле, но были и другие секции, с возвышающимися монументами, в основном, датированными девятнадцатым веком. Дневная жара начинала спадать. Еще не стемнеет несколько часов, но уже наступит прохлада, как это бывает каждый день. Птичка пропела мне ноту с какого-то дерева.

Я потрясла головой, стараясь усвоить информацию.

Диц тактично молчал, но его взгляд красноречиво вопрошал: — Что?

— В этом просто нет никакого смысла. Если Шейла Бронфен и Агнес Грей — одно и то же лицо, почему их возраст настолько не сходится? Агнес не могло быть семьдесят, когда она умерла. Ей было восемьдесят с чем-то. Я это знаю.

— Значит, они не одно и то же. И что? Ты придумала теорию, и она не подтвердилась.

— Может быть.

— Черт возьми, Миллоун, брось это. Ты не можешь манипулировать фактами, чтобы доказать свои гипотезы. Начни с того, что тебе известно и дай правде шанс проявиться. Не торопись с выводами, просто для того, чтобы потешить свое честолюбие.

— Я ни с чем не тороплюсь.

— Торопишься. Ты ненавидишь быть неправой…

— Нет!

— Да. Нечего морочить мне голову…

— Это все совсем ни при чем! Если они не одно и то же, пусть так. Но тогда, кто такая Агнес Грей, и как к ней попала Айрин Бронфен?

— Агнес могла быть дальней родственницей или подругой. Она могла быть служанкой…

— Ладно, прекрасно. Допустим, это была служанка, которая сбежала с ребенком. Но почему он не сказал нам об этом? Зачем притворяться, что это была его жена? Он убежден, что Шейла забрала ребенка, или он беззастенчиво врет, правильно?

— Да ладно. Ты цепляешься за соломинку.

Я села на пятки, машинально водя рукой по траве. Мое разочарование было огромным. Казалось, что разгадка так близко. Я сердито фыркнула. Я была убеждена, что Агнес Грей и Энн Бронфен — одно и то же лицо. Мне хотелось, чтобы Бронфен лгал о смерти Энн, но, похоже, он говорил правду, скотина. Краем глаза я увидела, как Диц взглянул на часы.

— Черт возьми. Не делай этого. Ненавижу, когда меня торопят.

Я постаралась загнать обратно свою раздражительность.

— Который час? — спросила я, уступая.

— Почти четыре. Не хочу тебя торопить, но нам надо двигаться.

— Оушен Вью недалеко.

Он поднялся и начал спускаться с холма, возможно, тоже сдерживая свое раздражение.

Он был нетерпелив, человек действия, более заинтересованный в Марке Мессинджере, чем в Агнес Грей. Он наклонился, подобрал комок земли и запустил вниз, наблюдая за ним, как будто он мог скользить по траве, как галька — по поверхности воды. Засунул руки в карманы.

— Я жду тебя в машине, — сказал он коротко и зашагал вниз.

Я наблюдала за ним какое-то время. Потом пробормотала «О, черт» и последовала за ним.

Я чувствовала себя, как подросток, без собственной машины. Диц настаивал, чтобы я была с ним почти все время, поэтому мне приходилось таскаться за ним, упрашивать подвезти меня куда-то, застревать в местах, где мне не хотелось находиться, и не иметь возможности разрабатывать версии, которые меня интересовали. Я убыстрила шаги, догнав его у дороги.

— Эй, Диц! Можешь отвезти меня домой? Я одолжу машину у Генри, а с Рошель ты поговоришь сам.

Он впустил меня в машину.

— Нет.

Я уставилась на него с яростью.

— Нет? — Мне пришлось подождать, пока он обойдет машину. — Что это значит — нет?

— Я не допущу, чтобы ты где-то болталась одна. Это небезопасно.

— Брось. У меня есть дела.

Он не ответил. Как будто я вообще не сказала ни слова. Он выехал с кладбища и свернул на бульвар Кабана, направляясь к ряду мотелей, стоявших вдоль берега. Я смотрела в окно, мрачно размышляя о побеге.

— И не делай глупостей, — добавил он.

Я не высказала того, что пришло мне в голову, но это было кратким и в точку.

Оушен Вью был одним из неопределенного вида одноэтажных мотелей, в квартале от широкого бульвара, который идет параллельно пляжу. Туристический сезон пока не наступил, и цены все еще были низкими, красные неоновые табло, сообщающие о свободных местах, горели по всей улице. В Оушен Вью на самом деле не было вью (вида) ни на что, кроме задней части мотеля через дорогу. Базовая шлакоблочная конструкция была замаскирована под стареющий оштукатуренный дом, но форма и цвет красной черепицы на крыше говорили о новоделе.

Диц остановил машину перед офисом, и, не выключая мотор, зашел внутрь. Я сидела, уставившись на оставленные в зажигании ключи. Была ли это проверка моего характера, который, как всем известно, является плохим? Диц приглашал меня угнать «порше»?

Меня интересовала конкретная дата смерти Энн Бронфен, и мне не терпелось это проверить.

Мне нужна машина. Это машина. Значит…

Я посмотрела на дверь офиса и увидела выходящего из нее Дица. Он сел, захлопнул дверцу, и дал задний ход.

— Номер шестнадцать, в конце.

Он улыбнулся.

— Удивляюсь, что ты не уехала. Я оставил тебе ключи.

Я решила не отвечать. Удачные ответы всегда приходят мне в голову слишком поздно.

Мы припарковались перед комнатой 18, единственное свободное место в ряду. Диц постучал. Машинально, я почувствовала пистолет в своей сумке, успокоенная его весом.

Дверь открылась. Диц загораживал Рошель, и достоинство не позволяло мне подпрыгнуть или встать на цыпочки, чтобы ее увидеть.

— Рошель? Я Роберт Диц. Это Кинси Миллоун.

— Здравствуйте. Заходите.

Я получила возможность взглянуть на Рошель Мессинджер, когда мы вошли в комнату мотеля.

— Спасибо, что приехали так быстро, — говорил Диц.

Не знаю, чего я ожидала. Признаюсь, я подвержена стереотипам, как любой человек. Мое представление о дамах, работающих в массажном салоне, сводится к определению неуклюжие, неопрятные и даже вульгарные. Татуировки меня бы не удивили… тяжелый зад, упакованный в джинсы, шпильки, неухоженные темные волосы, схваченые аптечной резинкой.

Рошель Мессинджер была моего роста, очень тоненькая. У нее были легкие светлые волосы, небрежная копна, которая, наверное, стоила ей 125 долларов. Ее лицо было идеальным овалом, с картин художников Возрождения. Безупречный цвет лица и светлые серо-зеленые глаза. Длинные пальцы унизаны серебряными кольцами, дорогими на вид.

Она была одета в светло-голубую шелковую блузку, подходящий по цвету шелковый блейзер и светло-голубые слаксы, подчеркивающие ее тонкую талию и узкие бедра.