Сью Графтон - С - значит сыщик

Трудно было поверить, что где-то есть человек, нанятый, чтобы убить меня. Я вполне осведомлена, что бессмертие — это только иллюзия, которую мы несем с собой, чтобы функционировать день за днем, но идея убийства по контракту никак не укладывалась в голове.

Воде в ванне остыла, и я спустила ее. В полночь я скользнула голышом между двумя новенькими простынями на своей новенькой кровати и уставилась на небо через окно в потолке. Звезды лежали на плексигласовой крышке, как крупинки соли, формируя узоры, которым дали названия древние греки столетия назад. Я могла идентифицировать Большую Медведицу, даже иногда — Малую, но никогда не видела ничего, хоть отдаленно напоминающее медведя, пояс или рака. Может, эти ребята тогда курили травку, полеживая на спине возле Пантеона, тыча пальцем в небо и неся всякий бред ночь напролет. Я даже не поняла, что уснула, когда будильник вернул меня к действительности.

Я сосредоточилась на дороге, иногда взглядывая на карту, разложенную на пассажирском сиденье. Национальные парки были бледно-зеленого цвета, пустыня Мохав — бежевого, горы оттенялись бледными мазками. Большая часть пустыни никогда не будет цивилизована, и это как-то радовало. Хотя я не большая любительница природы, ее непокорность меня восхищает. На выезде Сан-Бернардино/Риверсайд две дороги перекрещиваются и возносятся вверх, как на картинках будущего в учебнике 50-х. За ними, по обеим сторонам дороги, не было ничего, кроме телефонных проводов, каньонов цвета коричневого сахара, проволочных оград, покрытых цветущими вьюнками. Желтая дымка вдали говорила о том, что снова зацвел мескит.

Около Кабазона я остановилась на стоянке для отдыха, чтобы размять ноги. На траве, в тени ив, стоял десяток столов для пикника. Туалеты располагались в шлакоблочном строении с двухскатной крышей. Я воспользовалась одним из них и высушила руки сушилкой, так как бумажные полотенца кончились.

Было уже десять часов, я проголодалась, так что вытащила свой холодильник и водрузила на один из столов. В чем достоинство одиночества — ты сам устанавливаешь правила. Обед в полночь? Почему бы и нет, это только ты. Ланч в десять утра? Конечно, ты же босс. Ты можешь есть, когда захочешь, и называть это, как тебе нравится. Я уселась лицом к дороге и жевала сэндвич, наблюдая за приезжающими и уезжающими машинами.

Ребенок, лет пяти, играл машинками на дорожке, пока его отец дремал на скамейке. На лице папаши лежал открытый журнал, закатанные рукава рубашки открывали крупные руки.

Воздух был тихим и теплым, небо — синим и безоблачным.

Снова в дороге, я проехала мимо ветряной электоростанции, где электричество генерируется турбинами, стоящими рядами. Сегодня порывы ветра были слабыми. Я могла видеть, как ветерок гуляет между турбинами, причудливо вращая тонкие пластины, как пропеллеры на летательном аппарате легче воздуха. Может быть, когда люди исчезнут, эти странные сооружения останутся, весело перерабатывая ветер в энергию, чтобы двигать античные машины.

Ближе к Палм Спрингз характер дороги снова изменился. Дорожные щиты рекламировали фаст фуд и бензин. Сельские клубы в домах на колесах гордо именовались «резиденциями для активных взрослых». За низкими холмами вырисовывались горы, не покрытые ничем, кроме валунов, отбеленных на солнце. Я проехала мимо трейлер-парка под названием Виста дель Мар Эстатес, хотя никакого моря здесь не было видно.

Я поехала на юг по дороге 111, проехав городки Коачелла, Термал и Мекка. Справа показался Сэлтон Си. Насколько хватало глаз были только две линии асфальта, пыль по обеим сторонам, водная поверхность, мерцающая серым в поднимающемся жаре пустыни.

Иногда я проезжала цитрусовые сады, оазисы тени в долине, сожженной безжалостным солнцем.

Я проехала через Калипатрию. Позже я слышала, как местные упоминали город под названием Кау-пат, что, как я догадалась позже, было сокращенной версией Калипатрии.

Единственным заслуживающим внимания, было здание в центре, с одной кирпичной колонной, выглядевшей так, словно ее жевали крысы. Это был результат землетрясения, оставленный неотремонтированным, возможно, в попытке умилостивить богов.

В двадцати пяти километрах южнее Калипатрии находился Браули. В пригороде я заметила мотель со сдающимися комнатами. Это было двухэтажное здание, в форме буквы L, примерно с сорока комнатами, выходящими на асфальтированную стоянку. Мне досталась комната номер двадцать, в дальнем конце. Я поставила машину у входа и выгрузила вещевой мешок, пишущую машинку и сумку-холодильник.

Комната была пригодной, хотя слегка пахла спреем от насекомых. Ковер был двух оттенков зеленого цвета, с ворсом настолько длинным, что его можно было бы косить.

Покрывало и шторы были с зелено-золотистым цветочным рисунком. Картина над двухспальной кроватью изображала лося, стоящего по колено в озерной воде. Нарисованные горы были такого же оттенка зеленого, что и ковер, небольшой декораторский намек, для тех, кто понимает. Я позвонила Генри, чтобы сказать, где нахожусь. Потом бросила свои вещи, отметилась в туалете и вновь отправилась в дорогу. Теперь я ехала на север, до деревушки под названием Ниланд.

Я остановилась у того, что можно было бы назвать поребриком, если бы в наличии был тротуар, и спросила у фермера с обветренным лицом, как проехать в Плиты. Он молча указал направление. Я свернула направо и проехала еще два с лишним километра по пустыне, нарушаемой только телефонными столбами и проводами. Пересекла ирригационный канал с коричневой травой по берегам. Вдалеке, справа, я заметила земляной холмик, увенчанный камнем с религиозными лозунгами. «Бог есть любовь и раскаяние» было написано огромными буквами. Все, что шло ниже, я не сумела прочесть. Наверное, цитаты из Библии.

Неподалеку стоял полуразвалившийся фургон, с деревянным домиком, пристроенным сзади, тоже расписанный фундаменталистскими поучениями.

Я проехала мимо того, что должно было служить контрольно-пропускным постом, когда военная база функционировала. Все, что осталось, это бетонный остов, метр на метр, только немножко больше телефонной будки. Я въехала на старую базу. Через несколько сотен метров виднелось следующее строение, выкрашенное в небесно-голубой цвет. Вечнозеленая растительность обрамляла фасад с надписью «Добро пожаловать в» черными буквами и «Плиты» — белыми. Белые голуби разлетались во всех направлениях, «Бог — это любовь» было написано в двух местах. Художество, наверное, оставшееся со времен шестидесятых, когда здесь побывали хиппи.

В пустыне ничего не исчезает, кроме живой природы, конечно. Воздух такой сухой, что ничего, кажется, не гниет, и жара, интенсивная большую часть года, больше сохраняет, чем разрушает. Я проехала мимо заброшенных деревянных лачуг, которые, возможно, простояли пустыми лет шестьдесят.