Михаил Ежов - Дыхание зла

– Что?! – быстро спросил Дремин.

– А знаешь, на самом деле очень удачно, что Малинин сейчас в больнице. – Самсонов поднял телефонную трубку. – Я не могу заставить его рассказать, почему убийца пытался его прикончить и какой у преступника зуб на «Гамбит». Зато я могу сделать кое-что другое.

– Что?

– Рентген его бедра!

Она не умерла. Каким-то чудом осталась жива. Вся переломанная и обгоревшая, лежала в палате, погруженная в кому. И больше не просила Сарко почитать ей ни про динозавров, ни свою любимую книгу про Алису.

Убийцам нужен был Глеб, отец Принцессы, и они ушли, убедившись, что он мертв. А Сарко и девочка остались лежать под окнами: он внизу, а она сверху, крепко прижатая к бронежилету его сильными руками, которые привыкли держать оружие.

Его Принцесса, его Беатриче, его искупление. Девочка с золотыми волосами и ангельским лицом, само совершенство. Он любил ее, и только ее – единственное существо на свете, пробудившее в его сердце человеческое чувство.

И все это было уничтожено наемниками. Людьми, которым было наплевать на сопутствующие потери.

Вот уже несколько лет каждые полгода Сарко звонил в Швейцарию – всегда с разных телефонов – чтобы узнать, как дела у Принцессы, и каждый раз получал один и тот же ответ: без изменений. Он уже почти не надеялся, набирая номер, услышать что-то иное, и все же, пока звучали гудки, его сердце замирало в надежде. Но жизнь – жестокая штука.

Когда Сарко видел Принцессу в последний раз, бинты сняли, и она была так же прекрасна, как прежде. Остались только пара царапин и небольшой рубец от ожога на левой стороне лица, который, по словам докторов, должен был вскоре рассосаться. Принцесса лежала, вытянув руки вдоль тела, и не слышала, не видела, не чувствовала. Словно заколдованная красавица из немецкой сказки. Не хватало лишь хрустального гроба на цепях. Сарко стоял в палате, всматриваясь в ее лицо, и ему мучительно хотелось уловить хотя бы один признак присутствия сознания в этом крошечном теле. Но о том, что Принцесса жива, свидетельствовали только показания приборов.

Сарко проснулся и услышал крик. Лишь спустя мгновение он понял, что хриплый вопль доносится из его собственного горла.

Пришло время охоты. Крокодил будет ждать у берега, когда жертва подойдет к воде, чтобы напиться. И тогда…

Сарко перегнулся и достал из-под кровати маску кролика. Она послужит ему еще раз, а потом… Он не думал о будущем. Оно было слишком призрачно – в отличие от прошлого и настоящего, в котором еще не все виновные понесли кару.

Самсонов стоял у окна и смотрел на приклеенный к стеклу рентгеновский снимок. Полтавин протирал очки и говорил авторитетным тоном, не терпящим возражений:

– Как и мой коллега из больницы, я тебе еще раз повторяю, что на этом снимке были бы видны любые имплантаты, переломы, сколы, искривления, даже надписи на костях, если бы их можно было нанести, не рискуя угробить пациента. Я специально приперся, чтобы сказать тебе это, отложив действительно важные дела, только потому, что ты предложил пари! – Криминалист многозначительно взглянул на Самсонова. – И я стою тут до сих пор в ожидании компенсации.

Старший лейтенант достал из кармана джинсов заранее приготовленные пятьсот рублей. Он и не сомневался, что проиграет Полтавину, но тот ни при каких иных условиях не поехал бы в управление, чтобы взглянуть на рентген, на котором другой врач ничего особенного не нашел. Самсонов и сам не знал, на что рассчитывал и что хотел услышать от криминалиста – наверное, просто стремился развеять любые сомнения. За это он был готов заплатить пятьсот рублей.

– Сумма, конечно, мизерная, – прокомментировал Полтавин, пряча банкноту в кошелек. – Но дело в азарте. Не могу упустить возможность утереть тебе нос.

– Поздравляю, – пробормотал Самсонов, думая о том, зачем же, в конце концов, убийца вырезает эту часть кости у своих жертв.

– Я пошел. – Криминалист приятельски хлопнул его по плечу. – Не досуг мне тут с тобой. Покойники ждут, сам понимаешь.

Когда он вышел, Самсонов снял со стекла снимок и бросил его на стол. Сам упал в кресло, проглотил таблетку, выпил полный стакан воды и осторожно сделал несколько упражнений для разминки шеи, чтобы улучшить кровообращение. Как ни странно, голова болела уже не так сильно. То ли сотрясение оказалось не таким уж серьезным, то ли действовали обезболивающие. Хотя полицейский сомневался, что они имеют накопительный эффект. Впрочем, его это не волновало. Главное, что он мог хоть как-то соображать.

А подумать было над чем.

Полицейские проверили, кто из намеченных жертв бывал за границей в одно и то же время, выяснив таким образом, что они могли быть связаны общими делами. Теперь Самсонов решил узнать, не были ли другие члены шахматного клуба в тех же странах, в то же время, что и жертвы.

Это заняло у него около трех часов, после которых старший лейтенант перебрался на диван и минут пятнадцать лежал неподвижно, пока голова не перестала гудеть, и он смог хоть немного сосредоточиться.

Самсонов встал и заварил кофе, горячий и крепкий: ему было просто необходимо взбодриться. Отпив несколько глотков, полицейский вернулся за стол и положил перед собой чистый лист бумаги. На нем он записал под пунктами фамилии тех, кто хоть раз был там же, где жертвы, в то же время, что и они.

Список получился коротким – всего три члена «Табии», одному из которых было семьдесят четыре года, и он ходил с тросточкой, поскольку пять месяцев назад его разбил паралич. Об этом Самсонов знал из рассказа самого Юлия Брониславовича Горша, архитектора-строителя, ветерана Великой Отечественной войны, раненного осколком снаряда в руку повыше локтя. Старший лейтенант помнил, как старик сидел напротив него во время опроса членов «Табии» и мелко тряс головой. Полицейский сомневался, что Горш был способен проделать все то, что убийца вытворял со своими жертвами. Даже если бы он, допустим, притворялся частично парализованным, все равно ему было не под силу перетаскивать с места на место здоровых мертвых мужиков.

В Югославии Горш оказался одновременно с Йоргом, но вылетел оттуда раньше срока, поскольку начались бомбардировки. Вылетел не один, а вместе с дочерью и внучкой, которых забрал к себе в Питер и которые до сих пор проживали с ним. Самсонов даже не поленился выяснить, как зовут внучку. Оказалось, что не Алиса. Марина.

Полицейский решил, что старика можно вычеркнуть. Таким образом, в списке остались только двое.

Первый – Санников Леонид Алексеевич, сорока двух лет. Его Самсонов тоже помнил. Он вообще всегда запоминал тех, с кем приходилось иметь дело во время расследования. После того как дело закрывалось, он вычеркивал их из памяти – словно очищал жесткий диск, освобождая место для новых свидетелей и подозреваемых.