Вильям Цветков - Фестиваль

— А сам где живешь? — спросил Василий.

— Я в городе. На квартире у жены. Сам не верю — дождалась ведь. Остались ведь еще люди…

Василий не понял, что он имеет в виду, но на всякий случай кивнул. Машину занесло на извилистом повороте и задние колеса заскользили, потеряв опору. Проходивший мимо по блестящему тротуару пьяница со всколоченными волосами и белым от падения левым боком вскинул руки и вспоминая дальних родственников опрокинулся на спину. Выставив руки вперед он замотал головой — ему показалось, что машина уже раздавила его. Все обошлось, но он так и остался сидеть, переживая увиденное.

— Останови, — вдруг сказал Василий. Они как раз проезжали главный вход центрального рынка, усеянный промокшими коробками и стоптанной грязью.

Водитель недоуменно посмотрел в его сторону, но все же притормозил. Желтый глаз светофора издевательски подмигивал, как будто у него случился нервные тик. Василий протянул полтинник.

— Пойдет? — не получив ответа, он положил купюру в углубление перед лобовым стеклом. — Где тебя найти, если что?

Записав адрес, Василий вылез из теплой машины и ступил ногой в снежную кашу. Машина немного постояв, несмело дернулась и исчезла за поворотом.

Пакет с коньяком и продуктами оказался довольно тяжелым. Сверху из него аппетитно ворчала французская булка чуть ли не метровой длины.

Гнусный желты свет фонарей едва-едва пробивал мглистый снежный сумрак. Люди проходили и исчезали в подворотнях словно тени, не оставляя о себе никаких воспоминаний, кроме неуверенных отпечатков ног. Нереальность происходящего горела в мозгу сонливой надоедливой лампочкой.

Василий вернулся немного назад и оставив слева спорткомплекс Динамо и тяжелые бетонный забор, увешанный бесчисленными рекламными плакатами, вышел и Северному вокзалу, вздымающему над собой снопы белого света.

Палатки и магазины позакрывались, переводя дух до завтрашнего дня.

В глубине вокзала, за мрачным подземным переездом шуршала милицейская рация. Там находился опорный пункт и Василий обошел его с левой стороны, там, где здание вокзала стыдливо прикрывало свою грязь и пошлость обшарпанной бывшей гостиницей для моряков.

Площадь белела своей громадой и простором. Освободившись от дневного гнета автостоянки, она на несколько часов сбросила свою непристойную мелочность и суетливость и теперь была тем, чем она и должна быть, свободной, ровной и гордой, как в былые времена.

Юркнув в кромешную темноту улицы Генделя, Василий почувствовал себя посвободнее, несмотря на то, что справа теперь возвышались стены некогда всесильного КГБ.

Наташа открыла дверь и ее полный ужаса взгляд неподвижно уставился на него. Она была в сиреневом халатике с мелкой янтарно бахромой и домашних тапочках на босу ногу.

— Привет, — сказал Василии, — можно?

Она мгновенье что-то решала, при этом ни ее личике отразилась жестокая борьба добра и зла. Василий так и не понял, что же в конце концов победило, но она отошла к сторону и закрыла за сабо дверь.

— Что случилось? — спросила она. Ее голос звучал приглушенно и с некоторой хрипотцой. — Тебя ищут. По радио несколько раз передавали… Это же ты? Да?

— Да. К сожалению, это я, — Василий разделся и подмигнув ей, отчего она чуть-чуть отшатнулась, прошел в комнату, волоча за собой пакет.

Наташа вошла за ним следом. Ее бледные глаза очень подходили к халатику. Василий поставил на стол бутылку и немедленно ее откупорил. Телевизор молчал, молчало и радио вместе с Наташей.

Говорят, что женщина хороша, если она большее время молчит, но сейчас Василий многое бы отдал, если бы у Наташи прорвался ораторский талант. Но этого не происходило. Она просто прислонилась к косяку с застывшими каплями краски и смотрела на него не произнося ни слова.

— Сядь. — Сказал ей Василий. — Достань рюмки и сядь.

Она подошла к стенке и извлекла оттуда рюмку. Одну. Потом присела на краешек кресла. Очень трогательно и целомудренно.

Василий хихикнул, нервы начинали сдавать.

Наполнив рюмку, он выпил ее не закусывая. Через минуту повторил. Тревога постепенно начала сдавать звон позиции и подталкиваемая алкоголем, вскоре вообще исчезла.

Наташа очень старалась выглядеть немо и спокойной. Первое получалось, а второе с трудом.

— Я никого не убивал, — наконец сказал Василий. — Так получилось, что меня подставили. Просто взяли и подставили. Знаешь как это делается?

Наташа кивнула головой.

— Знаешь… Видела в фильмах. — Там это интересно, думаешь, как же этот парень теперь выкрутится, когда все против… Вот также теперь и я. Только не понарошку, а в жизни. Теперь каждая собака меня узнает, если увидит. Большое хоть вознаграждение?

— Десять тысяч, — произнесла Наташа и закашлялась.

— Ничего. Для лейтенанта с полугодовым сроком службы — вполне нормально. Как ты считаешь? Не хочешь, кстати, подзаработать?

Она встала с кресла, подошла к нему и с чувством залепила по щеке. Ее покрасневшее лицо напряглось, а сама она готова была вот-вот разрыдаться.

Василия никогда никто не бил по щекам, но он часто видел, как это делается в кино. Странно, но он почувствовал облегчение, словно вдруг смешавшиеся понятия чести, добра, дружбы снова заняли свои надлежащие места.

— Спасибо, — сказал он беря ее за руку. — Просто мне надо было знать.

Она выдернула руку и достав еще одну рюмку снова присела на кресло. Василий, теперь уже неспеша, разлил коньяк.

— Ты хочешь знать, что произошло на самом деле, правда?

— Да.

— Если смотреть снаружи, то все просто. Архипов, то есть теперешний мой начальник, рассказал мне про одно дело, над которым он бьется вот уже семь или восемь месяцев. Короче, люди пропадают. Никакой системы, никакого подбора, абсолютно разные, но обязательно молодые. Женщины, я имею в виду. Он мне сказал, что перерыли весь город, но следов найти не могут, представляешь? Я сперва подумал, что их продают в рабство и увозят в нелегальные публичные дома. Это — самая первая мысль. Но Архипов сказал, что эту версию проверяли чуть ли не первой. Поговорили с местными турками, немцами, литовцами, в общем со всеми, кто этим руководит, но никто из них такими делами не занимается. Вернее, занимаются, но методы другие. Впрочем, они могли и соврать, но есть маленький нюанс. После исчезновения каждой приходило письмо с инициалами и какой-нибудь частью тела. Небольшой, разумеется. Конечно, подобной наглости торговцы живым товаром себе позволить не могут. Все-таки они делают бизнес, зачем так себя подставлять? Сразу на ум приходит маньяк. Вроде Чикатило. И характер и почерк и мания — все присутствует. Признаться, до сегодняшнего дня эта версия мне нравилась больше всего. Знаешь чем?