Юлия Фалалеева - Рифл шафл

— Алла, пожалуйста, говорите помедленнее…

— Тут, Зинаида Львовна, такое дело… Вы же понимаете, что наша семья по-своему вероисповеданию — иудеи. У нас в Израиле после похорон никаких застолий не бывает… Только трапеза через год. Но дядя Марк… Он — специфичный человек… Это было его право… Я всё понимаю… Но и вы меня поймите! У евреев бывает после похорон шива и шелошим… Понимаете меня? У нас не отмечают девять дней! Понимаете меня? Вы меня слышите?

— Слышу… Но пока не пониманию.

— Вы только, Зинаида Львовна, ничего такого не думайте… Я ради дяди на всё готова. А тут… Тут… Так некрасиво получилось! Понимаете меня?

— Нет! Не понимаю! — резко ответила Зиночка.

— Да не ругайтесь на меня! Я и так расстроена!

— Хорошо, извините. Что случилось, и чем я могу вам помочь?

— Соседи… Соседи говорят, что сегодня — девять дней, и спрашивают про поминки. Мне не жалко! Я сама родилась и выросла в России, но водку пить не буду! Зинаида Львовна, может, вы подъедете?! Пожалуйста. Я лапшу довариваю, в кулинарии купила салаты. Помогите мне! Я тогда позову соседей. Пусть, кто хочет, придёт. И вы… Вы приходите. Может, ещё кто-нибудь из его коллектива подъедет?

Наконец Зинка сообразила, о чём идет речь.

— Я вас поняла, Алла, не переживайте, заеду ненадолго.

— Спасибо вам. Буду ждать.

Хорошо, что город Кумск — с населением в восемьдесят тысяч — не слишком большой населённый пункт. Доехать из конца в конец города можно за двадцать минут.

Было всего три часа дня, и Зинаида решила ещё зайти в магазин и купить парочку бутылок водки на всякий случай. Вряд ли пришедшие поймут «кошерные поминки»…

По дороге она созвонилась с корректоршей Светланой Владимировной, но та, сославшись на нездоровье и расстройство в связи с убийством Лерочки, идти наотрез отказалась.

Аллочка оказалась смуглой брюнеткой с выдающимся бюстом и еле заметными усиками над верхней губой. Она была и вправду напугана, указывая Зинке глазами на немногочисленных «скорбящих соседей», сидевших вокруг стола.

Компания была достаточно живописной! Три старушки — божьих одуванчика — жались с краешка и, не поднимая глаз от тарелок, медленно хлебали куриный суп.

Остальная компания из четырёх человек — две женщины и два мужчины — словно сошла с полотен работающего в жанре фигуративной живописи и стиле гротескного реализма художника Василия Шульженко. Его «антигламурные» сюжеты на тему российского пьянства вызывают дрожь отвращения у мирных обывателей.

— Вот! — прошептала Аллочка. — За пятнадцать минут бутылку выпили! Шикор ле-халутин — пьяницы несчастные, — выругалась племянница.

Поздоровавшись, Зинаида присела к столу.

Компания пьяниц с заплывшими сизыми лицами на минуту примолкла. Затем один из них ловко откупорил новую бутылку и потянулся через стол, чтобы обслужить Зиночку.

Зинаида молниеносно накрыла рюмку рукой.

— Спасибо. На поминках не пью.

— Тоже израильская? — алкаш недобро усмехнулся.

— Нет! — храбро парировала Зинаида. — Русская и православная!

— Тогда выпей за помин души усопшего соседа нашего Марка! По нашей православной традиции выпей! — его рука снова нависла над Зинкиной рюмкой.

— Вы меня извините, но вы явно заблуждаетесь: не было и нет в христианских канонах традиции употребления водки на поминках. Это то, с чем православной церкви приходится бороться и даже запрещать такого рода поминовение, как не имеющее ничего общего с христианским. Усопшим, прежде всего, нужны наши добрые слова и дела в память о нём. А поминальная трапеза представляет собой своего рода доброе дело, которое направлено на тех, кто живёт рядом: людей близких, знакомые, а также — люди неимущих… Которые, побывав на обеде, могли бы вознести молитву о душе усопшего. Так что, если хотите, помянуть — говорите. Пить или не пить — дело вашего вероубеждения…

— Ну и скажу! И скажу, и выпью! — заявил ветеран алкогольного движения. — Спи спокойно, Марк Израилевич! Пусть земля тебе будет пухом! Если встретишь на том свете внучку нашу, нашу Диночку Борисову…

При этих словах пьяная тётка, сидевшая рядом с говорящим, выпила залпом, не дожидаясь конца речи, и зарыдала в голос.

— Внученька наша единственная, кровиночка Диночка… Красавица наша болезная… Умерла голубка, ангельская душа, — она оттянула ворот грязной футболки и смачно высморкалась себе за пазуху.

Вся когорта алкашей дружно выпила по стопке и налегла на салаты.

Зинка не поверила своим ушам!

Вот, это ж надо так допиться, чтобы для красного словца выпить за упокой живой внучки!

— Извините, ради бога, — Зинуля сменила тон. — Ольга… По мужу Борисова — ваша дочь?

— Наша, наша, — тётка подняла на Зинку слезящиеся глаза. — Олюшка — доченька, Диночка — внученька… Мишка бросил их, кобель гулящий… А Диночка, она всё болела… Все болела, — тётка громко икнула. — А он — гулящий… Всё деньги проклятые…

«Да… Родственнички у Михаила Григорьевича ещё те… Понятно, почему Динка без них особо не скучает и распространяться на их тему отказывается… Бедный Мишка!», — с сожалением подумала Зинка.

— А Ольга — дочка ваша — она где? — придав лицу участливое выражение поинтересовалась Зинуля.

— Ольга? Так она…

— Заткнись, дура! — муженёк с силой ткнул супружницу локтем в бок. — Ты чего, старая, помелом метёшь?! Велено молчать! Молчи! Лучше — разлей нам.

Тётка захныкала и послушно разлила по четырём стопкам водку.

Бабульки тем временем поднялись из-за стола. Они подошли прощаться к сидящей отдельно на диване Аллочке. Та подскочила с места и, сбегав на кухню, вручила каждой из старушек по пакетику с конфетами и печеньем. Затем проводила до двери.

— Эй! Хозяйка! Водка кончается! — крикнул из-за стола Динкин дед.

Зинка вышла в прихожую и взглядом показала Алле на стоявший пакет с прихваченными ей по дороге двумя бутылками.

Аллочка поняла, но отрицательно покачала головой.

— Нужно как-то закругляться… Что придумать?

— Хорошо, — Зинка утвердительно кивнула. — Вы только мне подыграйте.

— Подыграйте? — не сразу поняла племянница.

— Да! Делайте вид, что знаете, о чём я с вами говорю… В зал не заходите, кричите из кухни. Соглашайтесь с моими словами. Понятно?

— Я — не артистка, но попробую, — улыбнулась Алла.

Зинаида вернулась за стол и как ни в чём не бывало подложила себе салатика.

Съев пару ложек, она изобразила крайнюю степень волнения, словно забыла о чём-то важном.

— Алла! Алла! — громко позвала она. — Сколько сейчас времени?

— Половина пятого, Зинаида Львовна, — раздалось из кухни.

— Слава богу, что вспомнила! — снова закричала Зинка. — Сейчас же из полиции приедут! Из местного РОВД, я их предупредила, но ребята сказали, что только к пяти освободятся.