Индира Макдауэлл - Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви

Заметив, как меня слегка передернуло от возникшей после ее слов картины, Амрита вздыхает:

– Не буду тебя пугать заранее. Хочу, чтобы ты только поняла вот что: у любого человека, во что бы он ни верил, есть душа и есть тело. И они очень редко бывают в согласии. Я не говорю о святых или тех, кто занимается духовными практиками, но для абсолютного большинства остальных тело для души обуза, груз, привязанный к шее. Душа хотела бы воспарить к облакам, но тело требует есть, пить, спать, опорожнять кишечник, ему то жарко, то холодно, его надо мыть, защищать от солнца, от холода, ветра, дождя, от насекомых, ему больно и оно может лениться.

– Как вы резко про тело.

Амрита усмехается:

– Чем больше душа и тело в согласии, тем меньше оно досаждает, но тем больше ему приходится трудиться. Но я не о том. – Она вдруг изумленно вскидывает брови. – Ну-ка, покажи, как ты держишь руки?

– Что не так?

– Просто покажи.

Я не помню, когда появилась эта привычка, но мои пальцы переплетены, только большие пальцы сложены боковыми сторонами и чуть оттопырены к солнечному сплетению, туда, где шрам от операции. Я не раз ловила себя на том, что сижу в подобной позе, если задумаюсь или что-то анализирую.

– Вот…

Теперь она улыбается широко.

– Это одна из важных мудр – мудра «Черепаха».

– Что?

– Йоги лечат, в том числе и особым положением кистей и пальцев рук – мудрами. Каждый жест, каждое положение пальца что-то значит и чему-то способствует. Самая простая и известная – мудра знания. Просто сложи указательные и большие пальцы обеих рук подушечками, а остальные выпрями. Это мудра философов, но помогает всем.

– А «Черепаха»?

– Черепаха словно закрывает твою энергию от окружающих и способствует использованию ее для самой себя. А то, что большие пальцы устремлены на место операции, говорит, что для тебя самое важное – сердце. Ты можешь этого не понимать, но невольно защищаешь то, что должна защищать.

А я вдруг думаю о том, как она узнала о пересаженном сердце, вернее, о том, что оно пересажено именно мне?

Амрита на вопрос спокойно сообщает:

– Я видела тебя у Викрама в клинике не один раз.

Я недоверчиво кошусь на женщину, та улыбается:

– Я вовсе не старалась быть узнанной, это опасно.

Теперь меня охватывает подозрение:

– Зная о пересаженном сердце, вы не узнали, кто я?

– Агент по борьбе с террористами? Вернее, бывший агент. Я знала, Викрам тоже, а остальным ни к чему. Викрам сообщил, что ты собралась в Индию. Мы обрадовались, что тебя тянет к Тадж-Махалу, но не думали, что ты приедешь так скоро.

Амрита вздыхает.

– А потом я увидела тебя вместе с… с моим сыном.

Понятно, увидела новую хозяйку сердца рядом с чатристом.

– Все считают, что я должна найти алмаз сердцем, почувствовать его. Но я ничего не чувствую.

– Чувствуешь, только не понимаешь этого. Радживу…

– Не чувствую, – упрямо ворчу я. – Давайте лучше про Варанаси.

Мне вовсе не хочется говорить о Радживе Сингхе, такие разговоры словно соль на свежую рану, я не смирилась с тем, кто он. Мне показалось, что и Амрита тоже. Это нас объединяет, хотя даже такое единение мне лично ни к чему. Домой бы…

– Хорошо. В индуизме, и не только в нем, считается, что жизнь человека – это бесконечное перерождение и прохождение очередной кармы. То есть душе на Земле постоянно дается в нагрузку тело. Прекратить цепь перерождений мечтает любой, это значило бы больше не возвращаться сюда, а устремиться в вечную благодать. «Кашьям маранам мукти» – «смерть в Варанаси – это освобождение».

– А по мне так лучше жить на Земле…

– Не всегда, конечно, но я тоже предпочитаю жизнь. Хотя теперь мне долго отрабатывать свой поступок… Но, если не обо мне… Варанаси – место, где эту цепь можно прервать без особых усилий. Это даже не мусульманская Мекка, а нечто более сильное. В «Каши Пуране» написано, что каждый, кто только хочет побывать в Варанаси, освобождается от грехов трех жизней, быть там – находиться на пути к просветлению. Три ночи поста в Варанаси равны тысячам жизней аскетов.

– То есть стоит мне сегодня переночевать вот в этом городе, – я киваю на здания, уже видные впереди, – я стану почти святой?

– Возможно. Я хочу, чтобы ты поняла: в Варанаси, как нигде в другом месте Земли, видна разница между телом и душой.

– Души сами по себе?

– Нет, но здесь бренность тела видна особенно сильно. Потому и бросается в глаза чужим, особенно европейцам, отсутствие санитарных норм.

– А вы считаете нормальным купаться в воде, где плавают трупы?

Конечно, кто из европейцев не читал или не видел страшилок о сожжении трупов на берегу Ганга и о том, что далеко не все сгорает, а люди, не обращая внимания ни на что, лезут в воду, окунаются с головой и даже (о, ужас!) пьют эту муть!

– Джейн, берег Ганга в Варанаси – это восемьдесят гхат, ступеней-спусков к воде. Только часть нижних по течению служат для кремации, остальные предназначены для омовений и освящения, но они выше. Потому никакие трупы мимо проплывать не могут, не выдумывай. На гхате Маникарника, где основной крематорий, никто не совершает омовений. Да, с точки зрения европейцев, воды Ганга мутные и грязные. Сделанные анализы привели эпидемиологов в ужас, говорят, в каждой капле столько микробов, что их хватило бы для уничтожения целого города. Но, Джейн, за всю историю Варанаси никто не слышал ни о каких эпидемиях. Это лучшее свидетельство святости Ганга, его вода, взятая здесь, в Варанаси, не портится ни при какой жаре целый год.

По мере ее рассказа вместо ощущения святости у меня крепнет желание поскорей улететь в менее святое, но все же в более чистое. До святости мне явно далеко, да и как-то не слишком тянет ею проникнуться настолько, чтобы прожить несколько дней в городе, где крематорий прямо под открытым небом и посреди набережной.

Интересно, а нельзя ли мне переночевать в каком-то менее святом, но более цивилизованном месте, а завтра поскорей покинуть этот странный мир, отправившись туда, где смерть это навсегда, зато душ принимают каждый день? И самих лекций на тему спора души и тела тоже достаточно.

Уловив мое состояние, Амрита вздыхает:

– Я хочу, чтобы ты ничего пока не оценивала, просто замечала и запоминала. В Варанаси не бывает середины, его либо воспринимают всей душой и приезжают всякий раз, как удается, либо отторгают сразу.

Честно говоря, мне надоели рассуждения о богоизбранности Варанаси, хочется просто вымыться и обдумать все, что произошло, и сесть в самолет в направлении Европы, все равно куда.

Я обещаю, что буду фиксировать информацию, как датчик, и ничего не осуждать. Амрита вздыхает.

Мы довольно долго петляем по улицам Варанаси, пока не останавливаемся перед отелем «Ганпати Квест Хаус».