Юрий Корчевский - Фронтовик стреляет наповал

– Прощаю на первый раз.

– Тогда серьезный вопрос. Я вам нравлюсь?

– Нравитесь, но я вас совсем не знаю.

– Тогда выходите за меня замуж.

Девушка растерялась:

– Вы это серьезно или опять шутите?

– Серьезно.

– Мы так мало друг друга знаем. Боюсь, мама не одобрит такого скоропалительного решения.

– Выйду из больницы, познакомите меня с мамой. Мы же не завтра в ЗАГС пойдем. Но застолбить место надо. В институте парней полно, небось. Как бы кто не отбил.

Мария пунцовой сделалась.

– Никогда не думала, что мне в такой обстановке предложение сделают.

– Зато запомните надолго, детям своим рассказывать будете.

У Марии слезы на глаза навернулись.

Андрей пошутить хотел, а девушка сказала серьезно:

– Жаль, что папа не дожил.

– Это да, как и тысячи других. Вам еще повезло, мама осталась. А у меня только тетка в Москве.

У Марии слезы потекли.

– Э, так не пойдет! Вы тяжелобольного человека приободрять должны, а у вас глаза на мокром месте.

– Простите.

Мария достала платочек, вытерла глаза.

– Я пойду.

– Маме большое спасибо за пирожки. Купила зятя, так и передайте.

Рана заживала быстро. Сказывались молодость, отдых, регулярное питание. Настал день выписки. Хирург предупредил – пару недель нагрузку на руку не давать, усиленно питаться, чтобы полностью восстановить кровопотерю. А как усиленно? Иной раз удается только позавтракать, а потом завертишься по срочным делам. Хватишься, когда уже вечер, темно. Столовая уже заперта, а в комнате общежития ни крошки, даже тараканам поживиться нечем.

Сестра-хозяйка выдала ему одежду. Андрей опечалился. Рубашка и куртка порезаны, в крови. В такой одежде только людей пугать.

Ну, рубашка запасная в общежитии есть, а с курточкой проблема. И кровь на ней впиталась, засохла, не отстирать. Расстроился. Не дешево куртка стоит, да и поискать надо.

Пальто дорогие, и неудобно в них, длинные полы мешают. В милиции выдают форму, сотрудники уголовного розыска одевали ее только на смотры, построения к государственным праздникам и на торжественные собрания. Для постового форма обязательна, народ должен видеть представителя власти, знать, к кому обратиться. У сотрудников угро служба скрытная, форма только мешает. Постоял у больницы, да и направился в райотдел, с надеждой, что Феклистов что-нибудь придумает. Он местный, все и всех знает.

Николай был на месте, скрипел пером по бумаге.

– Какие люди! Заходи, тебя выписали?

– Как видишь.

– Ну и видок у тебя, Андрей!

– Затем и пришел. Помоги куртку купить.

– Ты иди к бухгалтеру, денежное довольствие для начала получи. А я пару звонков пока сделаю.

Андрей первую зарплату на новом месте получил, аж пятьсот семьдесят два рубля.

Купюры большие, с ладонь. Сложил вдвое, сунул в карман – оттопыривается. Вернулся в кабинет угро. Феклистов руки потирает.

– Договорился, едем.

– Не знаю, хватит ли денег.

– Если не хватит – одолжу. Сам видишь – ты на пугало огородное похож, а не на представителя власти.

Сели на мотоцикл, заехали на окраину, в промышленную зону. Заборы, заводы, дым из труб. Остановились у обшарпанных ворот. Охранник в будке встал.

– Вход по пропускам!

– Мы из милиции, – Феклистов сунул под нос сторожу удостоверение.

– Проходите. А этот с вами?

– Со мной.

Когда отошли от ворот, Николай повернулся к Андрею.

– Видишь, тебя за милиционера не принимают.

Феклистов тут явно бывал, шел уверенно, петлял по закоулкам среди глухих каменных коробок зданий.

Вошли на какой-то склад. Кладовщица из каморки выскочила с улыбкой.

– Николай Иванович! Рада вас видеть. Могли бы и без звонка заглянуть.

– Некогда. Нужда привела. Сотрудника привез. В схватке с бандитами пострадал, только из больницы. Приодеть человека надо.

– Пальто?

– Курточка.

– Есть. У вас какой размер?

– Наверное, сорок восемь.

Что на фронте, что в милиции форма была в большинстве своем одного, самого ходового – сорок восьмого размера. На фронте и ботинки и сапоги тоже имели сорок второй размер. Каждый выкручивался сам.

Кому обувь велика – газеты в носок заталкивал. Гимнастерка болтается, так складки сзади под ремень собирали. А еще обувь с убитых зачастую снимали. В начале войны бойцы в ботинках с обмотками ходили. Неудобно – не то слово. Пойдешь в атаку, а обмотка размоталась. Поэтому сапоги были самым желанным трофеем. У немецких солдат сапоги удобные, кожаные, на подошвах подковки, голенища широкие. Немцы в атаке туда запасные магазины совали, гранаты с деревянными ручками. Наши диски от автоматов не в каждый карман влезали, а в сорок первом – в сорок втором годах сумок для магазинов не было. Диски в сидорах носили, забирали у немцев сухарные сумки холщовые.

– Похоже – в самый раз будет!

Кладовщица сняла с полки черную суконную куртку. Андрей надел, пуговицы застегнул.

– Не, не так, – сказал Феклистов. Руки в локтях согни, разведи. Не мешает, не жмет?

– Нормально.

– Длина устраивает?

– Вполне.

– А вы пройдите к зеркалу.

В темной каморке кладовщицы зеркало настенное с пожелтевшими от времени краями. И свет от сорокасвечовой лампочки тусклый. Но понравился сам себе Андрей. Бледновато лицо, но это пройдет. А так – высок, ладен, куртка сидит хорошо.

– Беру. Сколько стоит?

– Пятьсот пятьдесят. Пройдите в бухгалтерию, я сейчас накладную выпишу. А потом с чеком ко мне. А то сторож у ворот не выпустит.

Кладовщица рассказала, где бухгалтерия.

Андрей оплатил, в куртке новой вышел за ворота. Старую куртку выкинуть хотел, Феклистов остановил.

– Не торопись, пригодится.

– Зачем? Рукав в лохмотья, окровавлен.

– Отдашь портнихе какой-нибудь, она материал похожий подберет, рукав новый сделает, потаскаешь еще. А новая куртка для выхода будет.

Разумно. Но и к швее идти не раньше следующего месяца. После покупки обновки осталось от зарплаты двадцать два рубля, а жить целый месяц. Николай как будто мысли его прочитал.

– Не дрейфь, прорвемся.

– Ты где с кладовщицей познакомился?

– О, долгая история. Сына ее из большой передряги вытащил. В нехорошую компанию попал. Повязали их, уркаганы опытные хотели вину на него свалить, «паровозом» сделать. Расстрельная статья светила, в итоге дали три года. Она как мать этому рада. Могли шлепнуть запросто. А парень хороший, только мусора в голове много. Ничего, сейчас матери письма хорошие пишет. Вернется – помогу на работу на какой-нибудь завод устроиться, еще человеком станет.

После освобождения из тюрьмы или лагеря кадровики на работу брали с неохотой. Человеку только в артель или снова на кривую дорожку. С рецидивистами понятно, лагерь их не перевоспитает. Но были же случайно оступившиеся. Помоги немного, поддержи вовремя – и не будет еще одного закоренелого вора или грабителя.