Николас Блейк - Убийство на пивоварне. Дело мерзкого снеговика

– Да, так оно и было, вне всякого сомнения, – пробурчал инспектор. – Ну, а сейчас покажите нам комнату мистера Сорна.

Наиболее примечательным в комнате Габриэля Сорна был необычный, в высшей степени запутанный, какой-то металлический шум – словно кто-то наступил в механический муравейник. Увидеть от чего он исходит, было невозможно – в комнате оказалось еще темнее, чем в холле.

«Адская машина, вот что это должно быть, – фаталистически подумал Найджел. – Сорн оставил ее здесь, чтобы разнести в клочья все улики и самих детективов. Одним выстрелом – двух зайцев».

Миссис Болстер, раздвигая занавески, между тем проговорила:

– Мистер Сорн, должно быть, писал поэзию, перед тем как ушел. «В темноте всегда легче пишется» – так он говорит.

– Темно как для проявления фотографий. Принципиальная разница лишь в шумовом сопровождении, – заметил Найджел, прикрыв глаза как от яркого солнечного света, хлынувшего в комнату, так и в ожидании неминуемого взрыва.

– Ну, тьма бывает нужна и для других делишек, – заметил Тайлер.

– Пожалуйста, инспектор! Мне сейчас не до диспута, – запротестовал Найджел, осторожно открывая глаза. – Не будет ли лучше опустить бомбу в ведро с водой… я имею в виду, еще до того, как она всех нас разорвет?

– Бомба?!– взорвался инспектор. – Бомба? Какая к черту бомба? Вас что, малость напекло на солнце, сэр?

– Ох, извините. Ошибся. Так, Сорн ко всему прочему еще и любитель хронометров? Интересно, сколько же их здесь? – И Найджел начал обходить комнату, считая находящиеся в ней часы и комментируя: – Итак, слева направо мы имеем: старинные часы, ходики с кукушкой, два образчика из Швейцарии, любопытный раритет с гномом, бьющим молотом по наковальне, часы с экипажем, заднее колесо которого вращается рывками в такт ходу. Далее, на камине мраморные часы весом, пожалуй, с тонну, увенчанные сражающимися борцами, которые не больно-то стараются, ибо еле шевелятся с интервалом в секунду. Рядом пара походных часов, настенные часы резной работы, из которых вываливается наружу большая часть потрохов, потом более скромные часы, застенчиво выглядывающие из красного плюша, такие же, только в зеленом плюше, и, наконец, последние – комбинированные с календарем и барометром, наверное, они предсказывают еще судьбу и виды на урожай… И что же, все эти часы принадлежат мистеру Сорну?

– О нет, сэр, – ответила миссис Болстер. – Они папины.

– Он коллекционер?

– Нет, сэр, верующий. У него было видение, что в полночь, третьего апреля прошлого года, состоится Второе Пришествие. Он хотел быть готовым к этому времени, вот и начал обходить все аукционы, скупать часы. Заводил их все на случай, если какие-то вдруг сломаются, он все равно будет знать, когда точно «препоясать чресла». А когда Второго Пришествия так и не случилось, у него не хватило духу от них избавиться. Видите ли, вошло в привычку заводить их каждый день. Только после постигшего его разочарования папа не пожелал больше жить в этой комнате, поэтому мы и сдали ее мистеру Сорну.

– Понимаю, – отозвался Найджел.

Миссис Болстер сделала реверанс, насколько это позволила ее комплекция, и ретировалась. Найджел начал рыскать по комнате. Стулья и диваны разительно отличались по форме, но все были одинаково неудобны. Книжный шкаф содержал весьма странный набор книг: пьесы Шекспира соседствовали с серьезной работой «Как развивать самообладание», вплотную к ним стояли «Вступительные лекции Фрейда», полное собрание Эллы Уилер Уилкокс в мягком переплете, «Пособие для езды на мотоцикле», «От юнги до адмирала», «Проповеди Преподобного Спаргеона», «Уход за мулами», «Божественная комедия», «Письма Сакко и Ванцетти», «Как добиться успеха». Картины, развешанные по стенам, в основном изображали сцены ухаживания в девятнадцатом столетии: пышные блондинки неуклюже восседали на деревенских скамьях или позировали перед мраморными вазами, принимая знаки внимания от неправдоподобно выглядевших молодых мужчин в треуголках, ботфортах и туго обтягивающих бриджах. Безжизненность этих картин оживлялась копченой селедкой, свешивающейся с рамы одной из них и парой подтяжек, венчающих другую.

– А вы знаете, – произнес Найджел с благоговейным страхом, – этот малый, Сорн, на диво целеустремленная личность. Со всем этим блеющим и мычащим скотом снаружи, часами, отбивающими время на все лады, картинами, книгами и всем прочим здесь, внутри, он создал для себя поистине сюрреалистическую среду обитания.

– Я устрою ему сюрреализм! – прорычал инспектор. – Куда это он шлялся в ночь на четверг? Напичкал миссис Болстер какой-то чушью насчет того, будто бы брал книгу!

– Вы хотя бы заметили время, когда…

Дальнейшие слова Найджела заглушил взрыв адского гвалта: кукушка, выскочив из ходиков, исполнила великолепную имитацию уханья совы, сидящей на виселице, гномик начал бить молотом по наковальне, мраморные часы с шипением издавать звон колоколов… Да и все остальные механизмы залязгали, заскрежетали, завизжали, готовясь пробить четыре часа.

– Это просто здорово, что второго пришествия так и не случилось, – воскликнул Найджел, когда весь этот шум прекратился. – Разве в такой какофонии расслышишь трубный глас?

Как раз в этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Габриэль Сорн. При виде гостей губы его безвольного рта поджались, а лицо в целом приобрело непроницаемое выражение. Найджел щелкнул пальцами. Наконец-то он понял, кого ему напоминает Сорн.

– Странно в такой прекрасный день видеть вас в четырех стенах, – произнес Сорн с напускной живостью. – Могу я присесть, инспектор? Как вы хотите – лицом к свету или как?

Таил ер оставил всю эту браваду без внимания. Его огромное бледное лицо, устрашающе возвышающееся над униформой, Найджелу показалось похожим на гигантского ската.

– Сэр, у меня есть парочка вопросов, которые я должен вам задать. Первый – как давно вы знакомы с содержанием завещания покойного мистера Банкета?

– Отвечу без труда. Мне ничего о нем неизвестно.

– Выходит, вы не в курсе, что большую часть своего состояния… – инспектор выдержал секундную паузу, пристально вглядываясь в Сорна, – он оставил вашей матери, миссис Аннабел Сорн?

Лицо молодого человека приобрело выражение почти театрального удивления и сосредоточенности.

– Моей матери? – выдохнул он. – Но это… я имею в виду, с чего бы вдруг?

– Именно это я и надеюсь услышать от вас.

– О, понимаю, – сказал Сорн, беря себя в руки. – Как же, мотив! Но вы не можете ничего повесить на мою мать: она во Франции, знаете ли. Или вы за мною охотитесь? Конечно! Сын убивает работодателя, чтобы спасти овдовевшую мать от нищеты. Как это вульгарно! – Сорн говорил гнусавым голосом, который когда-то ассоциировался с пуританами, а ныне в силу любопытного стечения обстоятельств унаследовали эстеты.