Сирил Хейр - Смерть - не азартный охотник. Самоубийство исключается

— Я так и думал, — ответил тот. Он говорил приглушенным полушепотом, каким обычно разговаривают англичане в гостиных отелей. — Но им это кажется совершенно безразличным, не правда ли? — И он кивнул на других посетителей, находящихся в гостиной.

Маллет невольно поддался искушению ответить, так как незнакомец затронул одну из его любимых тем.

— В этом-то и проблема, — сказал он. — До тех пор, пока публика без жалоб ест такую пищу, нечего ожидать каких-либо изменений. Что толку обвинять в этом гостиницы. По-моему, все эти люди почувствовали бы себя обманутыми, если бы на обед им подали два качественных блюда вместо этих отвратительных пяти. Как если бы...

— Ах, вот именно! — перебил его незнакомец. — И кроме того, как бы вы ни старались, здесь положительно невозможно готовить ежедневно пять хороших блюд на ленч и на ужин. По той простой причине, мой дорогой сэр, что кухня недостаточно велика. Если бы у них были средства модернизировать ее, тогда другое дело, но у них нет денег. Поэтому им остается только униженно извиняться за еду, которую нам подали сегодня вечером. С каждым разом, когда я сюда приезжаю, здесь становится все хуже и хуже. Весьма огорчительно.

Внимательно глянув на него, инспектор, к своему удивлению, понял, что он действительно очень расстроен.

— Похоже, вы хорошо знакомы с этой гостиницей, — заметил он. — Раньше часто здесь бывали?

— Я здесь родился, — просто ответил собеседник и на некоторое время замолчал.

Продолжая разглядывать его, Маллет решил, что ему лет шестьдесят, может, немного больше. Очень чисто одетый, с тонкими седыми волосами и растрепанными усами, пожелтевшими от никотина, он казался непритязательным но вместе с тем странно трогательным. Маллет с удивлением почувствовал, что хотел бы с ним познакомиться, и бы немного разочарован, когда ему показалось, что старик не расположен продолжать разговор. Однако он не решался нарушать задумчивость своего странного собеседника, которая, по всей видимости, была невеселой.

Вскоре незнакомец очнулся от своих мыслей и извлек из кармана потрепанную топографическую карту этой местности. Из другого кармана он достал карандаш и пузырек туши. Затем развернул карту и начал с величайшей старательностью наносить на карту какую-то линию.

— Это путь, который я проделал за день, — поясни он. — Я всегда делаю записи.

Заглянув ему через плечо, Маллет заметил, что линия которую он только что нанес, была только одной из множества других, причем некоторые уже выцвели, и что все они собирались — или исходили из одной точки — из «Пендлбери-Олд-Холла». Не зная, что сказать, инспектор заметил:

— Насколько я понимаю, вы любитель ходить пешком?

— Да, точнее, был им. Это мой конечный пункт назначения. — Он указал на сеть линий, покрывающих карту. — В течение многих лет во время отпуска я бродил по этим местам — это замечательная местность, если хорошо ее знать на самом деле! — Казалось, он приготовился защищать свою точку зрения. — И так как я... гм... видите ли на пенсии, — он еще более понизил голос, как будто в этом было что-то постыдное, — у меня много времени и я могу начать свое путешествие издалека. Да, сэр, однажды я пешком дошел сюда от самого Шрусбери!

— В самом деле?!

— Хотя теперь уже мне не по силам пройти столько, сколько хотелось бы. Мой доктор говорит... А, не стоит обращать слишком много внимания на то, что говорят доктора, верно? Но куда бы я ни направился, я всегда заканчиваю путь здесь. — Он с нежностью взирал на карту. — Удивительно, что все эти линии сходятся здесь! — пробормотал он.

Маллет хотел было возразить, что в этом нет ничего удивительного, поскольку он сам их провел, но в голосе незнакомца звучало такое искреннее восхищение, что он предпочел промолчать.

— Я часто думаю, — продолжал тот, складывая карту, — что если бы мы оставляли за собой след во всех наших путешествиях как... как улитка, если вы понимаете, о чем я говорю... то трассы всех моих походов сконцентрировались бы именно в этом месте. Здесь начался мой путь — в первые двадцать лет моей жизни я бродил в этих окрестностях, всегда возвращаясь в эту точку, а сейчас я достиг того периода жизни, когда все чаще спрашиваю себя: где же он закончится?

Инспектор, будучи по натуре застенчивым и скрытным человеком, со смущением выслушал это откровенное признание. В замешательстве он только громко откашлялся.

— Конечно, — все тем же приглушенным голосом продолжал незнакомец, — у нас перед улиткой есть одно преимущество — мы можем оборвать свой след, когда и где пожелаем.

— Дорогой мой сэр! — с чувством проговорил Маллет, когда до него дошел смысл сказанного.

— А в конце концов, почему бы нет? Возьмите, например, мой конкретный случай. Нет, не например, остальные случаи меня не интересуют — возьмите лично меня. Я человек старый, прожил свою жизнь так, как получилось, и, поверьте мне, я достаточно пожил, чтобы понимать, что лучшее уже позади. Когда мой след оборвется, я оставлю свою семью хорошо обеспеченной, во всяком случае, я об этом позаботился...

— Значит, у вас есть семья? — вставил Маллет. — Тогда, разумеется...

— О, я знаю, что вы хотите сказать! — меланхолично возразил незнакомец. — Но я не льщу себя мыслью, что они слишком уж будут горевать по мне. Может, сейчас им и кажется, что будут, но на самом деле нет. У них свой путь в жизни, и их следы и мой идут в разных направлениях. Думаю, в этом моя вина. Я не жалуюсь, а просто смотрю правде в глаза. Мне не следовало жениться на женщине моложе меня на пятнадцать лет. Она...

Он вдруг замолчал, когда кто-то прошел за стулом Маллета и удалился в глубину помещения.

— Эй! — воскликнул он.. — Это же... Нет, должно быть, я обознался. Подумал, что увидел одного моего знакомого, но этого не может быть. Со спины нетрудно и ошибиться. Как я говорил — моя дочь очень любит меня, по-своему конечно, и я тоже очень люблю ее, по-своему, но это не одно и то же, так что какой смысл притворяться что мы все необходимы друг другу? Мне не нравится ее... например, ее друзья, а в ее возрасте это много значит.

Маллет снова стал терять интерес к откровениям незнакомца, которые казались просто отрывистыми размышлениями одинокого человека. То, как после случайной заминки он внезапно заговорил о дочери, о которой до этого ни разу не упоминал, было зловещим признаком старческой рассеянности. Вдруг он снова оживился и сказал совершенно иным, решительным тоном:

— Хочу выпить бренди! Доктор не разрешает мне пить, но к черту докторов! Умираем только однажды! И прошу вас выпить со мной стаканчик. Да! Я настаиваю! У них в погребе сохранились старые запасы хорошего бренди еще с тех времен, когда был жив мой отец. Напиток вам понравится, поверьте. Он поможет нам избавиться от дрянного привкуса обеда, который мы тут съели!