Сирил Хейр - Смерть - не азартный охотник. Самоубийство исключается

— Но ребенок? — спросила Анна. — Что стало с ним?

— Он воспитывался где-то в другом месте — я никогда не задавала ей о нем вопросов, хотя она знала, что мне все известно. Его отец платил какие-то деньги на его содержание, и мне очень приятно, что старый Фрэд, который был человеком с широкими взглядами, тоже вносил какую-то долю. Иногда она ездила его навещать, и я знаю наверняка, что позже он доставлял ей много хлопот своим ужасным поведением. Что не помешало ей страшно переживать, когда он умер.

Она замолчала, а Анна услышала свой собственный голос, повторивший ее последние слова:

— Когда он умер?

— Да приблизительно полгода назад. Помню, я дала ей два дня отпуска на похороны. Для меня это оказалось ужасно некстати, потому что как раз на это время я назначила званый обед.

Чувствуя головокружение, Анна взяла свою сумку.

— Спасибо вам большое, — с трудом проговорила она. — Мне кажется, это все, что мы хотели узнать.

— Хотя... постой! — вмешался Мартин. — Извините, вы еще не объяснили нам, почему миссис Марч ушла от вас.

— Я бы сказала это уже четверть часа назад, если бы вы меня не прерывали, — с едким укором заметила миссис Говард-Бленкинсоп. — Она ушла, потому что вдруг разбогатела. Ушла без предупреждения — напротив, она предложила заплатить мне за месяц вперед! Мне! Что ж, может, это не так смешно, как кажется. Смею сказать, что теперь она богаче меня, хотя понять, что она там талдычит, было просто невозможно!

— Вы хотите сказать, что она не ожидала получить эти деньги? — предположил Мартин.

— Не ожидала? Кухарка, которая вдруг получает наследство? Да вы только представьте это себе, мальчик мой! Я в жизни не видела более ошеломленной женщины! Для меня это тоже до некоторой степени было потрясением, как вы можете себе представить. Конечно, она жила немного лучше, чем женщины ее сословия. Старый Фрэд не оставил ее нищей, и она очень важничала из-за этого. Но я думаю, что основная часть этих денег уходила у нее на отпуск. Каждый год она уезжала в отпуск на две недели и брала с собой Филипа.

— Да, — сказала Анна. — Вы известны тем, что уже много лет останавливаетесь в «Пендлбери».

— Ха! — воскликнула миссис Говард-Бленкинсоп. — Не напоминайте мне об этом! Вероятно, эту зазнавшуюся негодяйку так и подмывало все время возвращаться туда и выступать под видом леди, где она была... Но я вспомнила! Ну конечно! «Пендлбери»! Ведь это в «Пендлбери»... Вот почему ваше имя показалось мне знакомым. Я читала об этом в «Таймс», просто короткую заметку, понимаете, она не вызвала у меня особого интереса, а потом, когда миссис Марч вернулась... В довершение всего это волнение по поводу ее наследства — письмо адвоката уже пришло к ее возвращению... Словом, она несла всякую чепуху, в которой я даже не пыталась разобраться, но которая, кажется, имела отношение к этому трагическому событию, о чем писали в газетах.

— Пожалуйста, не могли бы повторить, что она говорила, — попросила ее Анна.

— Дайте вспомнить... Понимаете, когда вдруг от вас уходит кухарка, которая служила в течение десяти лет, вы просто не в состоянии думать о чем-то другом... Да, кажется, вспомнила! Она что-то говорила о том, что ее старый друг — только она не так его назвала, я забыла ее выражение, — что, оказывается, ее старый друг остановился в той же гостинице, но она его не узнала, так сильно он изменился. А потом он покончил с собой, и она была на его похоронах, и теперь у нее эти деньги — понимаете, это была путаная и бессмысленная болтовня, которую только и может нести человек, перенесший потрясение. Но к этому сводится основной смысл... Я, конечно, тогда не поняла, что это он оставил ей такие деньги...

Она вопросительно посмотрела на Анну и Мартина, но они хранили молчание.

— Ну ладно! — наконец сказала она. — Если вы собираетесь оспорить завещание или что-то в этом роде, для меня будет огромным утешением, если миссис Марч вернется, и я могу даже забыть, что она так недостойно вела себя во время отпуска!

После этого молодым людям оставалось только поблагодарить ее за терпение и доброту, распрощаться и отправиться назад в Лондон.

— Что ж, — сказал Мартин, когда они усаживались в машину, — по крайней мере, теперь мы можем вычеркнуть Фаннианни из списка подозреваемых.

— Да, — согласилась Анна, — и Ричарда тоже. Кажется, мы довольно быстро расправляемся с нашим списком.

— Остались Парсонс, Вэннинг и Карстейрсы. Интересно, с какой добычей вернется из Брайтона старина Стив?

— Насколько я понимаю, супруги Карстейрсы кажутся самыми невинными. Но не забудь, мы еще не вычеркнули Джонсов.

— Ах их! Да они просто любовники, которые...

— Да замолчи ты!

Воскресенье, 27 августа

Стефан вышел из поезда в Брайтоне вместе с огромной толпой отдыхающих, которые вынесли его на набережную. Пляж был плотно усеян человеческими телами, плеск морских волн заглушался шумом тысяч голосов, которые болтали, смеялись и визжали. Филантропа это зрелище, безусловно, порадовало бы, но на Стефана оно произвело угнетающее впечатление. Оно напомнило ему документальный фильм о колонии птиц, прилетающих на гнездовье. Тот же инстинкт сбиваться в стаю, тот же оглушительный шум и гам, та же отвратительная грязь, которую они после себя оставляют. Единственная разница, что люди оставляют газеты и пустые пачки из-под сигарет, и в этом отношении, по мнению Стефана, преимущество было на стороне птиц. По крайней мере, гуано приносит пользу...

Некоторое время он стоял, глазея на толпы народа. Он не раз повторял себе, что тратит попусту время, — он приехал сюда не для того, чтобы наблюдать за сотнями самодовольных идиотов. Тем не менее прошло четверть часа, прежде чем он заставил себя покинуть набережную и потащиться прочь. Он испытывал решительное нежелание выполнять свое задание, не потому, что очень боялся нарушить уединение незнакомых людей, просто в глубине души он был уверен, что это конкретное направление расследования окажется бесполезным. Но отступать было некуда, и он только надеялся, что мистер и миссис Карстейрс окажутся дома и уступят его уговорам. В противном случае ему придется провести ночь вдали от дома, а он терпеть не мог лишних расходов.

На ходу он нервно ощупывал в кармане маленький справочник по средневековым изделиям из меди. Единственный ключ к интересам или характеру Карстейрса давала ссылка в отчете Элдерсона на тот факт, что тот отложил свой отъезд из гостиницы, желая заполучить фотоснимки старинной медной утвари из церкви Пендлбери. Стефан вспомнил одного из своих одноклассников, который был единственным мальчиком в школе, обладавшим подобной страстью к коллекционированию, и, будучи не похожим на других, постоянно подвергался издевательствам и насмешкам. Стены его комнаты были увешаны длинными листами бумаги с изображением грязных черных предметов церковной утвари — результатов его долгих одиноких поездок на велосипеде в отдаленные церкви. Стефан никогда не испытывал к ним ни малейшего интереса, за исключением одного раза, когда вдруг вспыхнувшая коллективная ненависть к юному антиквару побудила его с десятком одноклассников разгромить его кабинет и перебить все эти старинные подсвечники и причудливые медные сосуды непонятного назначения. Таким образом, с презрением отвергнув предоставившуюся в то время возможность приобрести познания по предмету, которые сейчас ему очень бы пригодились, Стефан вынужден был за время поездки в поезде наскоро ознакомиться с кое-какими необходимыми сведениями. Если Карстейрс окажется настоящим знатоком, он, конечно, в два счета обнаружит его полное невежество.