Деннис Лихэйн - Лунная миля

— А тебе-то какое до всего этого дело? — спросил я Дре. — Ребенок-то не твой.

— Да, но…

— Но что? Позволь задать тебе один вопрос. Раз уж с вашей брехней насчет происхождения ребенка мы разобрались, скажи: ты спишь с Амандой?

Он откинулся назад и заложил ногу за ногу:

— А даже если и сплю? Что с того?

— Этот вариант мы уже обсуждали. Я задал тебе вопрос. Ты с ней спишь?

— А вам-то что?

— Ты не производишь впечатления человека, в которого Аманда могла влюбиться. Ты не ее тип.

— Ей семнадцать лет…

— Шестнадцать.

— На следующей неделе будет семнадцать.

— Вот на следующей неделе я и скажу, что ей семнадцать.

— Я к тому, что в таком возрасте нет и не может быть никаких таких «типов».

— А я к тому, что, какой бы это ни был «тип», ты к нему по-любому не относишься. — Я развел руками. — Извини, но это бросается в глаза. Ты смотришь на нее такими глазами, что сразу ясно: ты только и ждешь, когда же ей наконец стукнет семнадцать. А вот в ее глазах я ничего такого не замечаю.

— Люди меняются.

— Конечно, — сказала Энджи. — Только вкусы у них не меняются.

— Блин, — сказал Дре. Внезапно он показался мне покинутым и одиноким. — Я не знаю. Я просто не знаю…

— Чего ты не знаешь? — спросила Энджи.

Он посмотрел на нее увлажнившимися глазами.

— Я не знаю, почему я продолжаю вредить самому себе. Каждые несколько лет ввязываюсь в очередную историю. Как будто специально, чтобы лишить себя шансов на нормальную жизнь. Мой психоаналитик говорит, что я иду у себя на поводу. Знаю, что поступаю неправильно, но ничего не могу поделать. Воспроизвожу поведенческую схему родителей, которые развелись, и надеюсь, что у меня получится то, что не получилось у них. Я все это понимаю. Мне надо, чтобы кто-нибудь сказал мне: прекрати отравлять себе жизнь. Знаете, как я потерял лицензию на медицинскую практику и оказался в долгу у русских?

Мы покачали головами.

— Наркотики? — предположил я.

— Типа того. Сам я не торчал, дело было не в этом. Познакомился с одной девчонкой. Русской. Точнее, грузинкой. Ее звали Светлана. Она была… что-то потрясающее. В постели просто сумасшедшая. Вне постели — тоже. Красивая до умопомрачения. Она… — Он скинул ногу на пол и уставился на нее. — Однажды она попросила меня выписать ей рецепт на гидроморфон. Я, конечно, отказался. Цитировал клятву Гиппократа, закон штата Массачусетс, запрещающий выписывать рецепты на препараты, не предназначенные для медицинских целей, бла-бла-бла… Короче, она меня уломала. Меньше чем за неделю. Почему? Не знаю. Потому что я бесхребетный. Да это и не важно. Факт тот, что она меня уломала. А через три недели я уже выписывал ей рецепты на оксикодон, на фентанил и на все, что ей было угодно. Когда я понял, что скрывать расход рецептов скоро станет невозможным, то начал тырить препараты из больничной аптеки. Устроился подрабатывать в больницу Фолкнера, чтобы оттуда тоже воровать. Я не знал, но за мной уже следили. Мы со Светланой пару раз заглядывали в казино в Фоксвудсе, и она заметила, что я люблю играть в блек-джек. И провела меня в подпольное казино в Оллстоне. Там у них украинская пекарня, а в задней части — казино. В первый раз я выиграл там кучу бабок. Мне там понравилось. Отличные ребята, с чувством юмора. Полно красивых девушек. И все торчат — по всей видимости, на моих ворованных колесах. Во второй раз я опять выиграл. Значительно меньше, но все-таки выиграл. Потом я начал проигрывать. Они проявили полное понимание. Сказали, что готовы получить должок оксикодоном. Это было очень кстати — к тому времени все деньги Светлана из меня уже вытянула. Они дали мне длинный список. Викодин, палладон, фентора, актик, старый добрый перкодан — полный набор. Когда меня арестовали и лишили практики, мой долг Кириллу достиг двадцати шести тысяч. Но двадцать шесть тысяч — это была мелочь по сравнению с тем, что мне понадобилось в ближайшем будущем. Потому что, если я не хотел мотать срок от трех до шести в тюрьме Сидар Джанкшн, мне понадобились бы деньги на адвокатов. Не меньше двухсот пятидесяти тысяч. Лицензию на занятия медициной у меня отобрали, но я хотя бы за решетку не попал. И судимость на меня не повесили. Пару недель спустя Кирилл подсаживается ко мне — дело было в одном из его ресторанов — и говорит, что это лично он подсуетился, чтобы обошлось без судимости. Стоимость услуги — еще четверть миллиона. Никаких доказательств, что он и правда надавил на судью, у меня не было. Впрочем, это не имело значения. Если Кирилл Борзаков говорит, что ты должен ему пятьсот двадцать шесть тысяч долларов, угадай, сколько ты ему должен?

— Пятьсот двадцать шесть тысяч долларов, — сказал я.

— Именно.

У меня завибрировал мобильник. Номер был незнакомый, и я убрал мобильник назад в карман.

— Вскоре после этого один из подручных Кирилла — полагаю, вы с ним встречались, — приходит ко мне и говорит, что я должен подать заявление на работу в службе социальной защиты. Оказалось, у них в отделе кадров — свой человек. Тоже отрабатывает долг. Я подаю заявление, он закрывает глаза на то, что мое имя есть в базе данных лиц, подвергавшихся судебному преследованию, и я получаю работу, которая значительно ниже моей квалификации. А несколько недель спустя, когда из моего кабинета уходит чрезвычайно милая беременная девушка четырнадцати лет, они звонят мне и говорят, что я должен договориться с ней насчет ребенка.

— Сколько тебе платят за одного младенца? — Голос Энджи был полон презрения.

— Они списывают тысячу с моего долга.

— То есть, чтобы полностью с ними расплатиться, ты должен отдать им пятьсот двадцать шесть младенцев?

Он покорно кивнул.

— И много еще тебе осталось?

— Работать и работать.

У меня снова завибрировал мобильник. Тот же номер. Я опять сунул телефон в карман.

Моя жена сказала:

— Ты же понимаешь, что, даже если ты достанешь им пятьсот двадцать шесть младенцев для продажи на черном рынке…

Он не дал ей договорить:

— …они все равно никогда от меня не отвяжутся.

— Именно.

Мобильник завибрировал в третий раз. Эсэмэска. Я раскрыл телефон.

«Привет, чувак. Сыми трупку. С уважением, Ефим».

Дре снова приложился к фляжке.

— Ты со своим мобильником как пятнадцатилетняя девчонка.

— Как скажешь. Ты у нас эксперт по пятнадцатилетним девчонкам.

Мобильник зазвонил. Я встал с дивана и вышел на крыльцо. Аманда была права. Отсюда отчетливо слышалось журчанье ручья.

— Алло.

— Привет, брат. Чё ты с «хаммером» сделал?

— Бросил возле стадиона.

— Ха. Здорово. Может, когда-нибудь увижу, как на нем Беличик разъезжает.

Сам того не желая, я улыбнулся.

— Чего звонишь, Ефим?

— Друг, ты сейчас где?