Деннис Лихэйн - В ожидании дождя

Она подняла руку, демонстрируя их. Спортивного дизайна, из нержавеющей стали, стоимостью где-то в штуку баксов, и все для того, чтобы, даже занимаясь спортом, выглядеть стильно.

— Очень неплохо, — сказал я.

— Вот ты что водишь?

— «Форд-эскорт», — соврал я.

— Вот видишь? — Она через плечо покачала пальцем. — Ты и симпатичный, и не дурак вроде, но с такой машиной и с таким гардеробом… — Она покачала головой. — Нет, не стала бы я с парнем вроде тебя спать.

— Я и не подозревал, что предлагал это.

Она обернулась, уставилась на меня. Капельки пота выступили у нее на лбу. Затем она засмеялась. Засмеялся и я.

С полминуты висевшее в воздухе неловкое напряжение можно было чуть ли не ножом резать.

— Так, Дара, — спохватился я. — Почему Карен перестала тут жить?

Она отвернулась, уставилась в окно.

— Ну, это довольно печальная история. Карен, как я уже говорила, была очень милой. И еще она была, ну, очень наивной, что ли. У нее не было якорей действительности.

— «Якорей действительности», — медленно повторил я.

Она кивнула:

— Ну да, так их мой психолог называет. Ну, понимаешь, все те вещи, которые не дают нам оторваться от реальности, и не только люди, но и учреждения, и…

— Убеждения? — переспросил я.

— А?

— Убеждения, — сказал я. — Учреждение — это место, где бюрократы работают. А убеждения — это набор идей, которые человек разделяет.

— А, ну да. Я так и сказала. Убеждения и принципы и, ну, всякие поговорки, и идеалы, и философия жизненная, все то, за что мы держимся, чтобы прожить день и не сорваться. Вот у Карен этого не было. У нее был только Дэвид. Он и был ее жизнью.

— И когда его сбила машина…

Она кивнула:

— То есть я понимаю, какой это для нее был удар, как ей было тяжело. — Выступивший на спине пот заставлял ее кожу тускло мерцать в лучах вечернего солнца. — Я и вправду ей сочувствовала. Даже плакала. Но через месяц, блин, Жизнь Продолжается.

— Это один из принципов?

Она через плечо взглянула на меня, чтобы понять, издеваюсь я над ней или нет. Мой взгляд был ровным и сочувствующим.

Она кивнула:

— Но Карен, она весь день спала, переодевалась дай бог, чтобы раз в пару дней. Иногда ее можно было по запаху найти. Понимаешь, она просто как будто на части развалилась. Печально, конечно, но, серьезно, Хватит Себя Жалеть.

Принцип номер два, догадался я.

— Я ведь даже пыталась ее познакомить.

— С парнями? — спросил я.

— Ага. — Она засмеялась. — Я имею в виду — да, Дэвид был просто идеал. Но Дэвид теперь — овощ. Серьезно, ты ему уже ничем не поможешь. В мире достаточно нормальных мужчин. У нас тут не «Ромео и Джульетта». Жизнь — это жизнь. Жизнь — штука тяжелая. Так вот, Карен, говорю я ей, хватит жить в прошлом, пойди и найди себе кого-нибудь. Может, если б она переспала с кем-нибудь, ей бы это мозги прочистило как следует.

Она обернулась, посмотрела на меня, нажала несколько раз на кнопку на панели тренажера, и резиновая дорожка под ее ногами постепенно сбавила обороты до скорости пенсионера в торговом центре.

— Я что, не права была? — спросила она у своего отражения в окне.

Я промолчал.

— Значит, Карен была в депрессии, весь день спала. На работу она тоже не ходила?

Дара Голдкланг кивнула:

— Поэтому ее и поперли. Слишком часто пропускала свою смену. А когда приходила, то выглядела, как будто ее через соковыжималку пропустили — сальные волосы, никакого макияжа, чулки в стрелках.

— Однако, — сказал я.

— Слушай, я же ведь ей говорила. Честно.

Беговая дорожка окончательно остановилась, и Дара Голдкланг шагнула с нее, вытерла лицо и шею полотенцем, отпила воды из пластиковой бутылки. Она опустила бутылку, губы ее были по-прежнему приоткрыты, и посмотрела мне в глаза.

Возможно, она пыталась выбросить из головы, как я одет и какую машину вожу. Возможно, она просто хотела перепихнуться, чтобы очистить мозги методом, к которому привыкла.

— Значит, она потеряла работу, и деньги у нее начали подходить к концу, — сказал я.

Она откинула голову, открыла рот, отпила, не касаясь губами горлышка бутылки. Пару раз сглотнула, промокнула губы краешком полотенца.

— У нее и до этого денег не хватало. У Дэвида какая-то фигня с медицинской страховкой была.

— Какого рода фигня?

Она пожала плечами:

— Карен пыталась оплатить некоторые из его медицинских счетов. Серьезные деньги, она все на них потратила. Я ей сказала, что пару месяцев она за квартиру может не платить. Мне это не нравится, но я все понимаю. Но на третий месяц я ей сказала, что, ну, если она не может внести свою долю, то ей лучше другое место найти. Я имею в виду, мы, конечно, подруги, и хорошие подруги, но жизнь есть жизнь.

— Жизнь, — сказал я. — Ага.

Она распахнула глаза так широко, что они стали похожи на пару подставок для пивных бокалов.

— Ну да, жизнь ведь, она как поезд. Едет и едет, и нужно бежать впереди. Остановишься, чтобы отдышаться, задержишься, и он тебя переедет. Поэтому рано или поздно нужно перестать жить за других и начать Жить Для Себя.

— Хороший принцип, — сказал я.

Она улыбнулась. Подошла к моему уродливому креслу и протянула руку:

— Помочь встать?

— Нет, спасибо. Не такое уж оно и неудобное.

Она засмеялась и коснулась языком нижней губы — в точности как Майкл Джордан перед броском.

— А я не о кресле говорю.

Я встал, она отступила.

— Я знаю, что не о нем, Дара.

Она положила руку себе на копчик, выгнулась, снова отпила воды.

— И в чем тогда, — спросила она напевно, — заключается проблема?

— У меня есть стандарты, — ответил я, направляясь к двери.

— Относительно незнакомых?

— Относительно людей, — сказал я и вышел.

Принадлежавшая Дэвиду Веттерау фирма называлась «Происшествие на Саут-стрит», занималась торговлей кинооборудованием и представляла собой склад, заполненный камерами, снимающими и на 16-, и на 35-миллиметровую пленку, линзами, осветительными приборами и фильтрами для них, треногами, операторскими тележками и рельсами. Вдоль восточной стены, на расстоянии двадцати футов друг от друга, располагались прикрученные к полу столики, за которыми несколько молодых парней проверяли оборудование. Вдоль западной стены парень и девушка катили гигантскую операторскую тележку с установленным на нее краном — парень шел рядом, а девушка сидела наверху, управляя рулем вроде тех, какие можно видеть в кабине тяжелого грузовика.

Все присутствующие, то ли персонал фирмы, то ли студенты-киношники, одеты были вне зависимости от пола примерно одинаково: в мешковатые шорты, мятые футболки, матерчатые кеды или побитые «мартенсы» без носков, и на каждого приходилось как минимум по одной серьге, или блестевшей из-под копны волос, или, наоборот, служившей единственным украшением для бритого черепа. Они мне сразу понравились — наверное, потому, что напомнили мне о ребятах, с которыми я тусовался, когда учился в колледже. Малозаметные чуваки и чувихи с горящими в творческой лихорадке глазами, которые, выпив, начинают говорить без умолку, и обладают энциклопедическими познаниями о местных магазинах, торгующих подержанными пластинками, подержанными книгами, подержанной одеждой и вообще любым и всяким секонд-хендом.