Деннис Лихэйн - В ожидании дождя

Но вот бечевка лопнула. Я сбросил путы.

Нож я положил на стол и целую минуту вращал руками, восстанавливая кровообращение в онемевших кистях.

Я взглянул на Коди. Он лежал, держа лодыжку на весу и ухватившись за колено, и громко стонал. Меня охватило знакомое чувство изнеможения, в последнее время посещавшее меня слишком часто. К нему примешивалось еще и чувство горечи, засевшее где-то в костях, как заблудший лимфоцит. Чем я занимаюсь и в кого превратился…

В юности, помнится, я надеялся стать кем-то другим. Что у меня за жизнь? Разбираться с леонардами и коди фальками, вламываться в чужие дома, бить морды и ломать лодыжки их хозяевам, пусть даже они этого заслуживают.

Коди дышал с присвистом. Шок прошел, и на него обрушилась боль.

Я переступил через него и собрал с пола разлетевшиеся листки. Их было десять. Каждый написан девчачьим почерком и адресован Коди.

Под каждым стояла подпись Карен Николс.

Коди!

Я видела тебя в тренажерном зале. Мне сдается, тебе нравится твое тело, как оно понравилось мне. Я смотрела, как ты поднимаешь штангу, как пот выступает у тебя на коже, и думала только о том, как бы его слизнуть, особенно между ног. Ты собираешься сдерживать свое обещание? Неужели в тот раз на парковке ты не догадался, чего я на самом деле хочу? Тебя что, никогда не дразнили? Некоторым женщинам не нужны ухаживания. Они предпочитают силу и натиск. Они любят грубость. Они мечтают, чтобы ты в них не скользнул, а ворвался. Хватит ходить вокруг да около, сукин ты сын! Если хочешь, приди и возьми.

Что скажешь, Коди? Или у тебя кишка тонка?

Остальные девять писем по содержанию почти ничем не отличались от первого. Она дразнила Коди, подначивала его и умоляла взять ее силой.

В куче листков я нашел и ту записку, которую Карен прилепила к лобовому стеклу машины Коди. Ту самую, которую я когда-то смял и запихнул ему в рот. Коди разгладил ее и сохранил как сувенир.

Коди поднял ко мне голову. Изо рта у него струйкой стекала кровь. Когда он заговорил, я услышал, как застучали разбитые зубы.

— Видишь? Она сама напрашивалась. Буквально напрашивалась.

Я сложил девять листков и убрал в карман куртки. Десятое письмо и записку я все так же держал в руке. Я кивнул.

— Когда именно вы с Карен… э-э… наконец переспали?

— В прошлом месяце. Она прислала мне свой новый адрес. В одном из писем, можешь сам посмотреть.

Я прокашлялся.

— Ну и как оно тебе, Коди?

Он на секунду закатил глаза.

— Жестко было. По-хорошему жестко. Давно у меня такого не было.

Мне захотелось пойти достать из бардачка пистолет и разрядить в него всю обойму. Хотелось увидеть, как от его костей отлетают куски мяса.

Я на секунду откинулся к стене и прикрыл глаза.

— Она просила тебя не делать этого? Сопротивлялась? — спросил я.

— Само собой, — ответил он. — Это была часть игры. И она вела ее до конца. Пока я не ушел. Даже плакала. Ну, полная извращенка. Ее от этого дико перло. Мне такие нравятся.

Я открыл глаза, но смотрел не на Коди, а на холодильник. На него я смотреть не мог. Просто не мог.

— Ты не выбросил записку, которую она оставила на твоей машине, Коди.

Краем глаза я заметил, как он улыбается разбитым ртом и лежа пытается кивнуть.

— Ну а как же? Это было самое начало игры. Первый контакт.

— И тебе не бросилось в глаза, что между письмами и запиской есть кое-какая разница?

Я заставил себя смотреть прямо на него.

— Да нет. А что, должно было?

Я присел на корточки, и он повернул голову, глядя мне в лицо.

— Да, Коди, должно было.

— Почему?

Держа письмо в левой руке, а записку в правой, я поднес и то и другое к его глазам.

— Потому что почерк не совпадает, Коди. Это два разных почерка.

Он в ужасе выпучил глаза и сделал попытку откатиться от меня подальше. Судорожно дернулся, как будто я его уже ударил.

Я поднялся на ноги. Он откатился еще дальше и распластался под раковиной.

Со своего места я видел, как он безуспешно пытается заползти в маленький шкафчик. Я взял мясницкий тесак и вышел в гостиную. Нашел лампу с длинным шнуром, отрезал его, вернулся на кухню и связал Коди руки за спиной.

Он сказал:

— Что ты собираешься делать?

Я промолчал. Оттянув его связанные руки, я примотал их к стальной ножке холодильника. Ножка была маленькая и тонкая, но сломать ее не смогли бы и четыре Коди, даже привыкшие ходить в качалку и насиловать девушек.

— Где мой бумажник, ключи от машины и остальное?

Он мотнул головой в сторону шкафчика над духовкой. Я открыл его и нашел внутри все свои вещи.

Пока я распихивал их по карманам, Коди сказал:

— Ты собираешься меня пытать.

Я покачал головой.

— Больше я тебя не трону, Коди.

Он прижался затылком к холодильнику и закрыл глаза.

— Но кое-кому позвоню.

Коди открыл один глаз.

— Знаю я тут одного мужика…

Коди повернул голову и уставился на меня.

— …но о нем я расскажу тебе, когда вернусь.

— Что? — заволновался Коди. — Что за мужик?

Я ничего не ответил и через скользящие стеклянные двери вышел на крыльцо. Пересек задний двор, обогнул дом сбоку и выбрался к фасаду. Забрал со ступенек утренний выпуск «Трибьюн» и на секунду замер, прислушиваясь. Все было тихо. Вокруг ни души. Пока мне везло, и я решил использовать это обстоятельство на полную катушку. Дошел до своего «порше», забрался внутрь и подогнал машину к гаражу Коди. Здесь меня скрывали от любопытных глаз — справа дом Коди, а слева — высаженные в ряд по границе участка могучие раскидистые дубы и тополя.

В гараж я проник через ту же дверь, которой мы с Буббой воспользовались в прошлый раз, уходя. Стоя в прохладной полутьме возле «ауди» хозяина дома, я позвонил по мобильнику.

— Таверна «У Макгуайра», — раздался в трубке мужской голос.

— Это Большой Рич?

— Это Большой Рич. — Голос в трубке теперь звучал настороженно.

— Привет, Большой Рич. Это Патрик Кензи. Можешь позвать Салли?

— А, Патрик, привет. Как дела?

— Да все так же.

— Понятно. Сейчас, погоди. Салли у себя.

Я чуть подождал, пока Мартин Салливан не снял трубку у себя в офисе, расположенном в задней комнате таверны «У Макгуайра».

— Салли слушает.

— Здорово, Сал.

— Патрик? Как сам?

— У меня для тебя живчик есть.

Помрачневшим голосом он спросил:

— Верняк? Без балды?

— Сто пудов.

— А образумить его кто-нибудь пытался?

— Ага. Но без толку.

— Ну, это редко бывает, — сказал Салли. — Эта зараза похлеще Эболы.

— Это да.

— Он нас дождется?

— Дождется как миленький.

— Записываю.

Я продиктовал ему адрес.

— Слышь, Сал. Там есть кое-какие смягчающие обстоятельства. Немного, но есть.

— И?

— Постарайся обойтись без необратимых последствий. Не нежничай, но…