Джеймс Чейз - Я сам похороню своих мертвецов

Инглиш прочитал адрес.

– Чак знает. – Он постучал по карточке ногтем. – При нем были какие-нибудь деньги?

– Четыре бакса, – ответил Морилли.

Инглиш взял бумажник из рук полицейского, заглянул в него, затем положил себе в карман.

– Я навещу его жену. Кто-нибудь из ваших людей сможет здесь прибрать? Вероятно, я отправлю своего человека проверить его папки.

– Я все устрою, мистер Инглиш.

– Значит, вы слышали, что он на мели, – продолжал Инглиш. – Каким образом до вас дошли эти слухи, лейтенант?

Морилли поскреб щеку, и в его темных глазах отразилась тревога.

– Об этом упоминал наш комиссар. Он знал, что мы знакомы, и попросил меня поговорить с Роем. Я собирался зайти к нему завтра.

Инглиш вынул изо рта сигару и стряхнул пепел на пол.

– Поговорить о чем?

Морилли отвел взгляд:

– Из-за денег он докучал людям.

Инглиш сверлил его взглядом:

– Каким людям?

– Двум-трем клиентам, на которых он работал в последний год. Они пожаловались комиссару. Мне неприятно вам об этом говорить, мистер Инглиш, но ваш брат наверняка лишился бы лицензии.

Инглиш кивнул. Глаза его сузились.

– Значит, комиссар просил вас поговорить с ним. Но почему вас, а не меня, лейтенант?

– Я предлагал ему это, – сказал Морилли, и слабый румянец залил его шею, переходя на бледное лицо. – Но он не из тех, кого легко убедить.

Инглиш неожиданно улыбнулся, и его улыбка не предвещала ничего хорошего.

– Я тоже.

– Все, что я рассказал вам, мистер Инглиш, не для протокола, – поспешно вставил Морилли. – Комиссар с меня шкуру спустит, если узнает, что…

– Все нормально, забудьте, – прервал его Инглиш. Он поглядел на тело. – Это ведь его не оживит, правда?

– Совершенно верно, – произнес Морилли, немного успокаиваясь. – И кое-что еще, тоже не для протокола: лицензию у него собирались отобрать в конце недели.

– За попытку вытрясти деньги из бывших клиентов? – резко спросил Инглиш.

– Насколько я понимаю, он отчаянно нуждался в деньгах. Он угрожал одной особе. Она не стала выдвигать обвинение, однако это был едва ли не шантаж.

Внезапно на скулах Инглиша проступили желваки.

– Лучше поговорим об этом в другой раз, не хочу вас задерживать. Увидимся утром.

– Да, мистер Инглиш, – согласился Морилли.

Когда Инглиш пошел к двери, Морилли добавил:

– Слышал, ваш парень выиграл бой. Мои поздравления.

Инглиш остановился.

– Верно. Кстати, я велел Винсу поставить за вас. С одной сотни вы заработали три. Завтра утром, когда зайдете ко мне, найдите Винса, он отдаст вам наличными. – Инглиш посмотрел Морилли прямо в глаза. – Идет?

Морилли зарделся.

– О, как любезно с вашей стороны, мистер Инглиш. Я правда собирался сделать ставку.

– Да, только у вас не было времени. Знаю, каково это, и о вас не забыл. Люблю заботиться о своих друзьях. Рад, что вы выиграли.

Инглиш вышел в приемную, оттуда в коридор и, кивком подозвав Чака, вошел в лифт.

Морилли с двумя детективами стояли у двери, наблюдая, как лифт отправился вниз.

– Похоже, что ему все это до лампочки, – заметил один из детективов, входя обратно в кабинет.

– А чего ты от него ожидал? – холодно поинтересовался Морилли. – Что он зальется слезами?

Жену Роя Инглиш видел всего раз, случайно столкнувшись на коктейльной вечеринке больше года назад. Он заранее был о ней невысокого мнения, хотя и признавал, что судит предвзято. Тогда эта девушка, лет девятнадцати-двадцати, с кукольным личиком, неприятно поразила его пронзительным голосом и отвратительной манерой называть всех подряд лапочками. Но у него не было ни малейших сомнений, что в то время она была по уши влюблена в Роя, и сейчас, сидя сгорбившись в своем «кадиллаке», он задавался вопросом, жива ли еще эта любовь.

Таков был характер Инглиша: он не позволил Морилли сообщить жене брата о его смерти, поскольку никогда не позволял себе отлынивать от неприятных обязанностей. Было бы куда проще предоставить полицейскому навестить ее первым, а уж потом зайти самому, однако он не желал снимать с себя ответственность. Рой был его братом, и жена Роя достойна услышать скорбную весть от него, а не от кого-то постороннего.

Инглиш поглядел в окно.

Чак свернул с главной дороги и теперь уверенно вел машину вдоль авеню, застроенной по обеим сторонам небольшими симпатичными одноэтажными домиками. У Чака было блистательно развито чувство направления: он как будто интуитивно знал, на север ехать или на восток, словно у него в мозгу имелся встроенный компас. Кажется, он никогда не сверялся с картой, и Инглиш ни разу не слышал, чтобы он спрашивал у кого-то дорогу.

– Вот это место, босс, – вдруг произнес Чак. – Белый дом под фонарем.

Он сбросил скорость, прижался к бордюру и остановился у небольшого белого дома.

В одном из задернутых занавесками окон горел свет. Инглиш вышел из машины, съежив широкие плечи от холодного ветра. Шляпу и пальто он оставил в «кадиллаке», окурок сигары швырнул в сточную канаву. Несколько секунд он изучал дом, ощущая удивление и раздражение. Для человека, отчаянно нуждавшегося в деньгах, Рой выбрал роскошное жилье. В этом весь Рой, с тоской подумал Инглиш, никакого чувства долга. Если ему чего-то хотелось, он это получал, а заботился об оплате уже потом – если вообще заботился.

Инглиш открыл калитку и прошел по дорожке к парадной двери. По обеим сторонам дорожки возвышались пока еще голые штамбовые розы. Аккуратные клумбы пестрели желтыми и белыми нарциссами. Он нажал на кнопку звонка и, услышав за дверью громкие переливы колокольчиков, поморщился. Подобного рода изыски его раздражали. Последовала пауза. Инглиш в ожидании стоял на крыльце, чувствуя, что Чак с любопытством наблюдает за ним из машины. Затем он услышал приближающиеся шаги, и дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась на несколько дюймов.

– Кто там? – произнес пронзительный женский голос.

– Ник Инглиш, – ответил он.

– Кто?

Он уловил в ее голосе тревожную нотку.

– Брат Роя, – произнес он, ощутив, как его окатило волной раздражения из-за необходимости признавать это родство.

Цепочка соскользнула, дверь открылась, вспыхнул верхний свет. С их прошлой встречи Коррин Инглиш не изменилась ни капли. Глядя на нее, Инглиш подумал, что примерно так же она будет выглядеть и лет через тридцать. Очень светлая блондинка, миниатюрная, но при этом с приятными округлостями и аппетитными изгибами. Поверх черной шикарной пижамы был наброшен нежно-розовый шелковый пеньюар. Заметив, что он рассматривает ее, она поспешно вскинула руки к золотистым локонам и немного взбила их, все это время не сводя с него изумленных, но в остальном совершенно пустых голубых глаз, напомнивших ему глаза напуганного ребенка.