Александр Сергеевский - Лохотрон для братвы

«Кажется, я перемудрил, — размышлял Макарыч, — козел сам в капкан лезет, не удивлюсь, если сегодня все решится».

«Вольво» остановилась у ресторана. Швейцар предупредительно открыл стеклянную дверь, пропуская двух мужчин примерно одного возраста и одинакового роста, но контрастно отличающихся друг от друга. Если один с «дипломатом» в руке мог сойти за преуспевающего банкира, то другой — с потертым портфелем — напоминал директора сельской школы, случайно попавшего на показ модной одежды.

Михалыч, ящеровский барыга, не подвел:

— Андрей Дмитриевич, здравствуйте! Давненько вы у нас не появлялись. Как здоровье, семья, бизнес? Прошу!

— На счет бизнеса ты переусердствовал! — как бы здороваясь, шепнул Макарыч. — Я занимаюсь политикой!

Директор врубился сразу:

— Прошу! Ваш столик свободен, надеюсь услышать от вас о новых политических интригах!

Усевшись за стол, Репкин осмотрел шикарный, но в то же время уютный зал. Среди посетителей мелькнуло несколько знакомых по телевизионному экрану лиц.

— Зачем мы здесь? — растерянно спросил судья.

— Привыкайте, вся политика делается в таких местах. — Душа Кострова надрывалась от смеха, потенциальный взяточник был похож на филина среди павлинов.

Обслуживание было на уровне: два халдея, опережая друг друга, предлагали, подливали, убирали и опять подливали…

Малопьющий Репкин окосел мгновенно, после третьей рюмки коньяку он забыл все неприятности последних дней, после пятой провожал взглядом шикарных проституток, после десятой — обращался к Макарычу на «ты» и по отчеству:

— Дмитрич! Мы неправильно живем! Мы забыли нашу родину, наших стариков и старушек, детей и внуков, за которых мы воевали, для которых строили Днепрогэс и Магнитку, возводили Останкинскую телебашню и Беломорканал, клали дубовые шпалы на БАМе, а из горящих глоток только три слова «Да здравствует Коммуна!». Наш паровоз вперед летит!.. — И уже садясь в машину с помощью Макарыча и швейцаров: — Дмитрич! У меня больная совесть!..

— Подожди, Иваныч! — перебил Макарыч и надавил кнопочку диктофона. — Что у тебя совесть?..

На следующий день на дверях зала № 9, под табличкой «Судья Репкин Василий Иванович» висела бумажка с надписью: «Судья болен. За справками о переносе заседаний обращаться к секретарю».

Нина Петровна поднесла лежащему на широкой постели Репкину крепко заваренный чай. Голова у судьи раскалывалась от боли, ватное тело не желало слушаться.

— Дай еще таблеточку, — жалостливо попросил Василий Иванович. После возлияния накануне ему было стыдно. — Мне обязательно надо позвонить и извиниться, но голова не соображает. Ниночка, дай же наконец что-нибудь…

Труба запиликала в тот момент, когда Макарыч и Равиль делали копию с миниатюрной кассеты.

— Андрей Дмитриевич, дорогой! Прошу прощения за вчерашнее, я вел себя как мальчишка. Сколько я должен за ресторан? Надеюсь, я не сделал ничего лишнего? — Голос начинающего политического деятеля дрожал от физических страданий и волнения по поводу дальнейшей депутатской карьеры.

Макарыч усмехнулся и успокоил судейского чиновника:

— Не стоит волноваться, у меня для вас потрясающие новости. О деньгах забудьте, по том как-нибудь сочтемся.

Упоминание о каких-то новостях вселило оптимизм в болезненную душу Василия Ивановича, и он, от нетерпения все побыстрее узнать, с благородством предложил:

— От лица всего семейства приглашаю вас на ужин в честь нашей дружбы! Прошу не опаздывать.

«Ого! Мы уже и друзья?» — отключив трубку подумал бандит. Стремительное развитие событий его радовало.

— Рав! Ты поставил на запись? Включай! — скомандовал Макарыч и нажал на кнопку диктофона.

Из динамика полилась пьяная беседа:

— …Что у тебя совесть?

— Я говорю, у меня нет совести! Они меня заставили! Но я от тридцати отказался. Я думал, что они не будут давать больше. А они, сволочи, дали. Я сказал — пятьдесят, а они дали. Я никогда, слышишь, Дмитрич, никогда не брал взяток, вот тебе крест! Но! Но в пакете было только сорок. Вопрос! А где остальные еще десять? Дмитрич, говорю тебе как на духу… Честное слово коммуниста!.. Я не взяточник, слышь, Дмитрич. И чего я так напился?.. — Речь не в меру охмелевшего Репкина то эмоционально нарастала, то утихала и, наконец, перешла в храп, который не нес в себе никакой информации.

— Значится, так! — вслух размышлял стареющий интриган. — Запись достаточно удачная, теперь известно, сколько из ста тысяч кро-товских долларов дошло до уважаемого судьи Репкина. Известно также, где могли осесть недостающие шестьдесят. Жадность двух представительниц славной адвокатуры меня поражает, узнать, сколько поимел Чернявенький, мы легко можем из личной беседы, которую так же увековечим. Репкина этой записью мы не придавим, там нет ни одного имени. А это — моя вина, к сожалению, я и сам себя едва контролировал, как только машину довел — удивляюсь! Ну ладно. Недостающее, я надеюсь, получу за ужином. А пока нам нужен Юрик! Поехали!..

Чернявенького после принудительных развлечений с татарином тоже мучил жестокий похмельный синдром. Вызванная к болезненному мужу Наташка суетилась вокруг постели страдающего афериста, заменив ушедшую на дежурство Катерину Васильевну. Когда настойчивые заботы юной Репкиной принесли положительный эффект на состояние здоровья желанного мужчины, и страждущая самка уже надеялась наконец-то получить свою долю законно-брачных наслаждений, раздался продолжительный' звонок.

Юрик соскочил с кровати, жестами показывая Наташке, чтобы она не открывала, но вспомнив о стоящей у парадной «десятке», как вымпел указывающей о присутствии хозяев дома, понуро поплелся к дверям. Предчувствия его не обманули. Ехидно улыбаясь, на пороге стояли родные «бантики», радостное настроение которых ничего хорошего кроме плохого не предвещало. Тактичной Репкиной пришлось убраться, в деловые отношения мужчин она благоразумно не лезла.

— Ну че, — разрядил тишину Равиль, — где крышные?

«Началось», — подумал Чернявчик и нехотя извлек из висевшей на стуле куртки заранее приготовленные две тысячи долларов в надежде умаслить отморозков.

Татарин пересчитал деньги, нахмурился и спросил:

— И это, типа, все?

Юрик растерялся:

— Равильчик, ты, наверное, говоришь о сорока процентах, которые я обещал от сделки? Но я заработал только эти деньги, себе оставил сущую мелочь. Клянусь!

— Щас посмотрим! — Боец снял со спинки стула куртку, перевернул ее и начал трясти.

На пол посыпались монеты, грохнулась связка ключей от трех квартир, выпали разноцветные визитки, прошелестело несколько сотен рублей и пять стодолларовых купюр, последним вывалился презерватив в индийской упаковке.