Анастасия Калько - Монастырский диверсант

– Не представляю, как бы я полез в апрельское озеро, – поёжился Дмитрий.

– Бр-бр-бр, – покачала головой Тася. – Я тоже. А им нравится.

Разбежавшись через все мостки, Вероника "ласточкой" нырнула в воду.

"Ой, мамочка!" – ее обожгло холодом, и девушка стремительно вынырнула.

Лиля входила в воду с берега и плавала, стараясь не замочить причёску, но возле буйка оказалась одновременно с Вероникой.

– Ат-тайди, па-аберегись! – гаркнул Наум, топоча босыми ногами по мосткам. Громкий бултых и вопль адвоката разнеслись по всей турбазе.

– А теперь я шагаю вброд, научившись любить с оглядкой, – пропел Морской, неторопливо входя в воду; окунулся. – Ого! Вот это водичка! – он поплыл ритмичными сажёнками. – Но если двигаться, то вполне терпимо.

Тася, Оля и Дмитрий заказали горячий шоколад в кафе и сидели с дымящимися кружками на скамейке у фонтана, когда к турбазе подкатил уже знакомый "Брабус" и оттуда высадилась вся компания "сбежавших манекенов", как Наум окрестил Леонида и его друзей.

– Ой, смотреть холодно, – воскликнула одна девушка, увидев купальщиков в озере.

– Героические люди.

– Безумству храбрых поем мы славу!

– Не славу, а песню, вообще-то!

– Бр-р! Пойдёмте лучше в зал греться!

Навстречу им из кафе вышел ещё один посетитель, и Тася обожгла язык горячим напитком, узнав Ольминского. "Тьфу! Надо же было и ему сюда притащиться! Постараюсь много не пить, а то ещё тормоза сорвёт, накостыляю ему…"

*

– Я же просил не звонить без крайней необходимости.

– А если таковая возникла?

– Что у тебя?

– Появились осложнения.

– Излагай.

– Оказывается, мы перебегаем дорогу другим стартаперам, которые готовятся развернуть здесь своё дело.

– Что за дело?

– Бизнес под красным фонарём. И они наоборот заинтересованы в потоке туристов.

– Это их забота. Ты знаешь, какие ставки в нашем деле. Что-либо менять невозможно. Пусть ищут другое место.

– Видимо, больше им негде приткнуться.

– Я же сказал: это не наше дело.

– Все дело в том, что они борзые и могут нам все испортить, путаясь под ногами и качая права. Один из них забил мне сегодня стрелку и уже ждёт.

– Блин! Чёртовы бордельтерьеры! Не знают, на кого голос повышают. Значит так, до часа Х – 8 дней. Решай проблему с этими торговцами как знаешь. Даю тебе полную свободу действий, но чтобы никаких осложнений не возникло. Ясно?

– Более чем.

– Удачи. До связи.

*

Пока готовилось второе, Гершвин вышел покурить. И сразу увидел Ольминского, вольготно развалившегося у фонтана.

– Да, аванс вам перевёл, – говорил парень, закинув ноги на бортик фонтана и почти лёжа на спинке скамейки. – С понедельника запускайте ремонт. В самом деле? Значит, подрядите атеистов, которые не смущаются, работая в Страстную неделю. Мне нужно здание, готовое к эксплуатации, к 1 июня. Я оплачиваю у вас срочную работу не затем, чтобы вы сначала эту неделю байду гоняли и на майские праздники десять дней прохлаждались. Или первого июня вы покажете мне приведённое в полный порядок здание, или неустойку вычту по полной. Я сказал, вы услышали и поняли!

– Однако! – громко сказал Гершвин, выпустив клуб дыма и сел на соседнюю скамейку. – Неплохо же зарабатывают офисные клерки – и особняки покупают, и за срочный ремонт прорабу платят!

– Не имею чести быть с вами знакомым, – огрызнулся Ольминский, – и мои дела вас не касаются, – он встал, но Наум загородил ему дорогу:

– Короткая же у вас память. Не далее как в марте мы очень часто виделись в зале Центрального городского суда в Питере на процессе по делу вашего начальника, Стефана Вильского. Заставил же я вас попотеть на свидетельском месте, особенно на перекрёстном допросе. Разве вы забыли?

– Послушайте, уважаемый, – повысил голос Ольминский и беспокойно зарыскал глазами по сторонам, – даже если вы выпили лишку за обедом, надо же держать себя в руках. Что вы себе позволяете?! А ещё приличный человек!

– Я ещё себе ничего не позволил, утырок, – процедил Гершвин, пряча могучие кулаки в карманы куртки, – и не позволю потому, что прекрасно понял, почему ты сейчас орёшь на все озеро. Со мной этот номер не пройдёт, я тебе не Вильский и на провокации не ведусь. Но ты ещё за ложь под присягой ответишь. Встретимся в суде! И попадёшь ты не в свой отремонтированный дом, а в барак где-нибудь в Лабытнанга. Уж я тебе устрою тута путевочку за госсчет!

У площадки остановились две официантки; из кафе выглянул привлечённый громкими голосами бармен. Две пожилые дамы, не спеша гуляющие в розарии, укоризненно покосились на мужчин, поджали губы и удалились.

– Ещё встретимся, п…р, – пригрозил Наум. – Мало тебе не покажется!

– Весеннее обострение началось, или белочку поймал! – сообщил зрителям Ольминский, торопливо удаляясь от фонтана. И на аллее, ведущей к ресторану, чуть не сбил с ног Виктора Морского, вышедшего из беседки с телефоном в руках.

– Смотрите, куда идёте! – бизнесмен едва не выронил телефон. И остановился, присмотревшись.

– Вот так встреча! Ну что, по-прежнему не узнаешь меня?

– Во-первых, уважаемый, почему на "ты"? – Ольминский быстро справился с испугом. Боковым зрением он увидел, что из кафе вышли с сигаретами Леонид с товарищами и две девушки со штативами для селфи. Бывший вербовщик слегка расслабился. Может, при свидетелях эти двое – адвокат и Морской – разборку затевать не будут. – Почему я должен вас помнить?

– Это я звонил тебе позавчера. Я – брат Дианы Снегирёвой. Может, ты и звонок мой забыл?

– Никогда не был знаком ни с какой Дианой! Вы меня тоже с кем-то перепутали.

– Диана из Краснопехотского, – тихо, но угрожающе сказал Виктор, снова подобравшись и сверкая глазами, как Мася перед дракой. – В 2007-м. А через год она вышла из дома и не вернулась. Что вы с ней сделали?

– Я даже не знаю, что вам ответить, – Ольминский хотел сказать это громче, но от испуга сел голос. – Не понимаю, право слово, о чем вы говорите.

– А ее отца, значит, случайно в пьяной драке убили, когда он пытался разыскать дочь? – спросил Морской таким тихим и вкрадчивым голосом, что любой из его подчинённых предпочёл бы в этот момент оказаться где-нибудь подальше от босса.

– Витя! – позвала с крыльца Вероника, обеспокоенная этим столкновением и изменившимся выражением лица Виктора. Надо было вмешаться, пока ничего не случилось. – Витя, шашлык уже принесли!

– Иду, Ника, – на полпути к крыльцу Морской обернулся к Ольминскому:

– Ладно, память я тебе потом поправлю. Хреново ты Просто Марию с амнезией из себя строишь. Не верю, как говорил Станиславский! У меня ты быстро ВСЕ вспомнишь! Учти, я тебя предупредил.

Ольминский, с трудом переводя дыхание и вытирая холодный пот со лба, зашагал к беседкам. Что за день такой злосчастный! А ведь ещё предстоит разговор с представителем тех людей, которые им с Бубликом могут похерить в зародыше весь бизнес – как-то он пойдёт?