Александр Поляницин - Сахва

За этой новостью шла другая, не менее экстравагантная: во всех уголках мира самые разные животные вышли из дикой природы и наводнили города, перестав бояться и избегать цивилизации, будто не замечая более самого факта существования самых опасных всеядных хищников – людей.

Я снова включил первый по счету канал. Новости там продолжались, но сменилась тема. Снова проклятая подлодка! Но теперь говорят, что ее нашли… точнее, ее обломки.

Через двенадцать минут я закончил себя штопать. Зашитая рана походила на сороконожку. Шрам обещал быть аккуратным и симпатичным, куда более симпатичным, чем я сам. Обработал шов спиртом, затем не удержался и сделал несколько солидных глотков, предварительно разбавив его водой. Грамм двести, не закусывая, – идеальный способ похмелиться.

И только задумавшись о глотках, я вспомнил о жидкости вообще. Пить! Я наконец добрался до крана с водой на кухне и напился сырой воды. Казалось, жажда еще не побеждена окончательно, но пришлось оторваться от струи, так как только что наложенные швы начали растягиваться.

Такое обезвоживание натолкнуло на мысли о причинах его появления. Минувшую ночь. Ресторан «Эдип», двери которого открыты далеко не для всех. Сколько веселых ночей мы провели там вместе с Первым! В какие только проявления гедонизма, запрещенного нашей верой, мы не окунались. Первый… Мой любимый и единственный друг. На лицо влезла улыбка, горькая до тошноты. Глаза придавили слезы. Да, это была крепкая мужская дружба, несмотря на присутствовавший в ней надлом, связанный с нашими, столь различающимися глубинными убеждениями. Ни разу мы не поговорили об этом. Достоевский писал, что настоящая дружба основана на унижении, так вот наша уж точно была из таких. Я дорожил этими отношениями, хранил их, как нечто хрупкое и бесценное, но еще больше обожал оголенную ненависть Нулевого…

Я выгнал мысли о Первом из головы и заставил себя подумать о другом. Да, стоило убираться из этого жилища как можно скорее. Ведь тем троим, что наблюдали за моим возвращением на восьмой этаж, ничего не мешало вызвать полицию. И неизвестно, скольких свидетелей я не заметил. Тоска набросилась при осознании, что навсегда придется оставить это жилище. Но сейчас нужно абстрагироваться, оказаться за чертой суетных мыслей хоть на несколько минут!

Не удалось: внимание втянул телевизор, как мощный сквозняк втягивает хлипкий дым. Телевидение выполнило свою основную функцию. А то, что там показывали, до конца испортило мне настроение. Итак, первый обломок подлодки поднят со дна.

Да, у меня были свои причины не любить эту животрепещущую тему: я был главным участником тех событий, моряки кричали от ужаса и боли, потому что внутри подлодки повстречались со мной и Нулевым. Это была моя первая проваленная операция. После этого провала Организация, моя семья и работодатель, решила от меня избавиться. И еще, похоже, тогда-то я и свихнулся окончательно.

Да, безутешные жены и матери до последнего продолжали верить, что их отправившиеся в подводное плавание мужья и сыновья вернутся. Но надежды их были напрасны. Я перерезал всех подводников, кроме тех немногих, что остались Нулевому, и тех восьми, что гнались за нами в конце. Один из них, зная на что идет, обменял свою жизнь на возможность включить режим самоуничтожения на подводной лодке. Мне было хорошо известно, что подлодка уничтожила сама себя ракетой, ликвидировав остальной свой ядерный арсенал вместе с Реактором, который вдыхал в нее жизнь. С отважными до безрассудства мужчинами пришлось тогда столкнуться: они пожертвовали собой и машиной, но не дали мне, Нулевому и Первому выкрасть ни одну ядерную боеголовку.

Это и аннулировало мою жизнь.

Если бы тогда у нас все вышло, мы бы не минировали АЭС, чтобы произвести ядерный взрыв, и мне бы и в голову не пришло спасать граждан Хартленда… Я остался бы в Организации, и не было бы никакого Федора…

Ошпаренный мыслями о Федоре, я резко вскочил на ноги. Только что зашитая рана вновь напомнила о себе. Но препараты действовали, и я был куда более бое- и дееспособен. Достал из сейфа небольшой чемоданчик со специализированными химическими препаратами и выпотрошил его. Рылся в образовавшейся на полу куче, пока не нашел искомое. Опять обезглавливал ампулы, а инсулиновые шприцы вбирали в себя их содержимое. На каждый шприц был одет колпачок.

Солнце сегодня резвилось, сочилось, несло крупицы теплого света, как самум – крупицы песка. Незрелые его апрельские лучи через стекла, замутненные шторами и грязью, залили и кухню, и гостиную. Но светило не было навязчивым. Безмолвно облизывало лучами все подряд. Лизнуло картину, на которую художника вдохновила сцена из Софокловой трагедии. Странно, но на левую сторону картины свет не падал, будто солнечный луч тактично обошел ее, оставив без внимания. Ту же сторону, где изображалась Иокаста, солнце поливало густым потоком. Я решил купить эту картину, как только увидел: вот я облокачиваюсь на нее взглядом, и решение впрыгивает в голову, и вот аукцион уже выигран. Нулевой тоже тогда приобрел картину. Я знал, что повешу эту картину именно сюда, еще до того, как она стала моей. Другие варианты даже не рассматривались.

Ее соседка, написанная более столетия назад якобы последним предводителем ига, уже висела здесь. Пришлось перевесить ее ближе к стене, чтобы уместились обе. Вот первое приобретение обошлось дороже. Гораздо дороже. И еще уйму денег пришлось потратить, чтобы стать «анонимным победителем» аукциона.

Организация не знает о данном месте. Для этого пришлось хорошо постараться. И так уж вышло, что именно этому помещению с ужасными обоями, испещренными синими цветками, больше всего подходило название «мой Дом», несмотря на то, что появляться здесь можно было лишь несколько раз в год и спать в комнате без окон. Я мог жить в самых роскошных отелях или купить жилье в любой точке планеты, но ничего из этого не мог бы назвать собственным Домом. Именно здесь, в этой квартире, я развесил кусочки своего прошлого, обрывки сведений и озарений. Хотелось выстроить из метафизических кубиков здесь свой мирок. Мне был важен этот мирок. Мне необходимо было куда-то сбегать.

Когда мой взгляд перепорхнул на картину с изображением светлокожих дев, что-то внутри начало сигнализировать о некоем диссонансе. В этом шедевре, имеющем сходство с произведениями художников-ориенталистов, мелькала фальшь.

Я переключил на второй по счету канал, а там- ну конечно же… новость о сближении Хартленда и Океании и том самом самолете, что пролетит над АЭС! Как только не называли это событие. С каких только сторон его не разворачивали. Будь у этой новости анус, зритель смог бы заглянуть и туда, соответствуй эта информация выстраиваемой риторике.