Натали Рафф - Убийство – дело житейское

– Мамочка! Кто тебе сказал эту чушь?

– Эти перлы, разумеется, без упоминания о том, что я бациллоноситель, содержались в доносе, который мне показала Джамиля. И это не анонимка! Под ним стоят подписи родителей всех моих студентов.

– Мамочка, ты попробуешь подлечиться?

– Не знаю, родная. Мне надо об этом подумать. Но ты хоть понимаешь, почему врачи, приехав втроем, ни словом не обмолвились о коробке? Они боятся. Подстраховали себя. Теперь никто не скажет, что главврач нашей больницы берется за лечение рака нетрадиционным способом. Никто не обвинит Ирочку в том, что она отравила меня из-за этого дома. Я же прописала ее сюда под предлогом того, что за мной некому ухаживать. К тому же я полагаю, эту коробку Сидоренко вскоре заберет, скажет – забыл. Мне ведь для лечения достаточно тех флаконов, которые уже приготовила Ира. Если я решусь провести на себе этот чудовищный эксперимент, то их заберу, а не захочу – оставлю на месте. Пойми, дорогая, все рассчитано правильно. Если я уйду раньше срока, то спрашивать за это не с кого. К тебе претензий нет – ты нездорова, а к врачам, которые доставили сюда яд, и подавно. В худшем случае они получат выговор за то, что тебя выписали раньше срока.

– Мама, скажи, ты хочешь жить?

Эвелина Родионовна помолчала, тяжело вздохнула и мрачно усмехнулась.

– Если честно, то уже нет. Я свыклась с мыслью, что нахожусь на пороге покоя. Я смертельно устала страдать и за себя, и за своих близких. Ну, а ты, дочка, ты? Хочешь ли ты жить? Мне ведь сообщили, что ты добровольно пыталась уйти?

– Пыталась, мама… А теперь не знаю. Наверно, хочу. Скорее всего, я тогда была не в себе. Время прошло… Сейчас мне уже трудно поверить, как я на это решилась. Иногда даже появляется надежда на нормальное существование. Но, в принципе, тошно! Все кажется гадким! Отвратительным! Мерзопакостным!

– Грех так говорить, доченька! Тебе нет и тридцати! Если ты хоть немного пошла в меня, то и через четверть века будешь эффектной дамой!

– Мама, ты же знаешь, что я похожа на папу. У меня и волосы светлые, и к полноте я всегда была склонна. Это ты у нас всю жизнь была, что надо!

– Ну и слава Богу, что ты пошла не в мою породу – не будет наших наследственных хвороб!

– Но ты мне нужна, мама! Ты – единственный человек на свете, кто меня любит! Если тебя не станет, что будет со мной? Я превратилась в жирную уродину, потеряла профессию и у меня проблемы с головой!

– Не плачь, детка! Ирочка тебя подлечит. Через годик здесь, наверняка, найдешь работу. Ты молода, у тебя будет этот дом, я оставлю тебе деньги. Со временем глядишь, и хорошего мужа себе подыщешь.

– Я когда здоровая была, вышла замуж за подонка, а теперь и вовсе напорюсь на уголовника! Женится, через месяц засунет меня в психушку, сам сюда шлюх наведет, а расплачиваться с ними станет моими деньгами. Не умирай, мама! Попробуй, подлечись

Пристально глядя на дочь, изуродованную инсулиновыми инъекциями, Эвелина Родионивна подумала:

– Возможно, Таня права, и сам Господь на ее стороне. Выживу – стану ей опорой, а отравлюсь – так наши муки быстрее закончатся. А так, изведу ее. Уж, на что я терпеливая, и то периодически на стену лезла, когда ухаживала за Ларисой. В любом случае, Ира мне угодила. Если будет невмоготу, приму двойную дозу.

Лина долго молчала, потом неожиданно ответила:

– В принципе, лечиться, пожирая питона, я не хочу. Однако обещаю, что подумаю над этим. Но, клянусь, окончательное решение приму только после того, как ты расскажешь обо всем, что с тобой приключилась. Я догадываюсь, тебе это не просто сделать. Но ты пойми и меня! Должны быть веские причины, чтобы я вместо того, чтобы быстро уйти из жизни так, как это сделал твой отец, выбрала себе шесть недель агонии с температурой и бредом в лужах рвоты и экскрементов. Ну, а в придачу к этому, в редкие моменты просветления, еще и бубнила благодарственные молитвы Создателю!

– Я боюсь тебе все рассказывать, мама. Ты решишь, что я действительно не в своем уме.

– То, что ты мне говорила после своего возвращения сюда, куда разумнее всего, что я слышала за последние дни от окружающих. Сейчас уже далеко за полночь, иди, отдыхай, дорогая. Завтра с утра мы спокойно побеседуем.

Таня, так же, как и Эвелина Родионовна в эту ночь не сомкнули глаз, поднялись на рассвете и, наскоро ополоснув измученные лица, отправились на кухню пить кофе.

– Лучше не тянуть, мама. Пойдем в комнату, устроишься поудобнее, и я тебе все расскажу.

Лина прошла в гостиную, села в кресло и вопросительно уставилась на дочь. Татьяна подошла к окну, долго молчала, глядя на яркие блики восходящего солнца, играющие на стеклах соседних домов, потом резко повернулась лицом к матери и начала.

– Понимаешь, в свое время я не поняла главного только из-за того, что недооценила мелочи… Прости, мне трудно говорить. С чего начать, не знаю. Начну, пожалуй, с того, что отношение ко мне со стороны падчерицы и свекрови за последние годы ухудшились. Валя стала подолгу жить у бабушки с дедом. Мишу это устраивало, а я не возражала. Боялась рассориться и с ним. За это время Валентина превратилась в очень видную девушку. Ты сама помнишь, уже к четырнадцати годам она имела вид физически сформировавшейся женщины: роскошные волосы, пышная грудь, тонкая талия, широкие бедра. Черты лица у нее всегда были заурядны, но это уже не имело особого значения. В комплексе она производила впечатление настоящей сексбомбы. Надо мной Валя откровенно надсмехалась. Язвила:

– Тебе под тридцать, а работаешь под старшеклассницу. Ты, конечно, выглядишь не плохо, но это абсолютно бессмысленно. Для нас ты все равно старуха, а для настоящих мужиков – дешевая подделка! Любой, у кого есть голова на плечах, предпочитает таких, как мы.

– Это слишком умно, для девочки пятнадцати лет. Над ее мозгами кто-то основательно поработал. Продолжай, Таня. Такое начало просто захватывает!

– Алкис Степанович подолгу отсутствует, а так как Ефросинья Павловна боится ночевать одна в своей огромной квартире, то она на это время забирает внучку к себе. Но этой весной перед окончанием учебного года обнаружилось, что у Вали проблемы в школе. По двум дисциплинам назревали двойки, и Миша взялся ее подогнать. В это время Алкис уехал в длительную командировку, а Валентина из-за вечерних занятий с отцом, отказалась переехать к бабушке. Вот после этого все и началось…Через неделю после отъезда Алкиса, свекровь заявилась к нам в гости. Это было в субботу днем. Я, как всегда, подала обед, Миша достал водку и начал наполнять рюмки. Вале я не разрешила наливать, и она устроила скандал. Орала, что уже взрослая. Что скоро получит паспорт, выйдет замуж, а меня выгонит из дома. Кричала, что я в их семье приживалка и нищенка, а потому не имею никакого права командовать. Ефросинья попыталась ее утихомирить. Она резко вскочила со стула, а потом неожиданно рухнула на ковер. Валентина хлопнула дверью и убежала в кабинет отца. Михаил кинулся звонить в «Скорую помощь», но мать взмолилась и уговорила его вызвать к ней ее лечащего врача. Миша решил, что это разумное предложение: Фрося, как супруга полковника, прикреплена к правительственной поликлинике, а там работают лучшие в городе специалисты. Он позвонил по номеру, который продиктовала его мать, и уже через двадцать минут ее лечащий врач была у нас. Она сделала Фросе несколько уколов и высказала предположение, что у нее инфаркт. Мы с трудом перенесли свекровь в нашу спальню, и она там осталась. Докторша заехала проведать ее в воскресенье, а в понедельник прислала спец бригаду, которая сделала кардиограмму. В конце рабочего дня Миша съездил в поликлинику за результатом, а когда вернулся сообщил, что у матери инфаркт и ей категорически нельзя вставать месяц с постели, а потому она будет все это время лежать у нас… Все… С тех пор начался кошмар. Не прошло и трех дней, как кабинет, где обосновалась Валя и гостиная – там мы с Мишей были вынуждены спать, провоняли мочой. Старуха твердила ему, что этим занимаюсь я, чтобы выдворить ее из дома. Потом на стенах ванной, туалета и кухни стали появляться пятна от кала. Днем я работала, по вечерам стирала, готовила, таскала за больной судно, а по ночам драила квартиру. К утру дом сверкал, а к тому времени, когда я возвращалась с работы, туда снова невозможно было войти. Кругом вонь. Вся еда, что я наготовила накануне, пересолена.