Владимир Жуков - Коварный дуэт

Дубняк поцеловал ее руку, заметив, что почти все пальцы унизаны перстнями и кольцами, и подал цветы.

– О-о, мои любимые цветы, какая прелесть! – восхитилась она, принимая из его рук букет белых роз. Поднесла к лицу и, кокетливо улыбаясь, спросила.– Как вы догадались, что это мои любимые цветы?

– Легко, ведь вас зовут. Розалией, – он галантно поцеловал ей руку.

– Да, я обожаю розы. И с белым цветом не промахнулись. Тонкий аромат, богатая гамма красок. Мне также нравятся пурпурные, бордовые, желтые, алые и красные. А вот черную розу, слышала, что селекционеры вырастили и синюю, не приемлю.

– Понятно, черная роза – эмблема печали, а голубая – признак нетрадиционной сексуальной ориентации, – усмехнулся гость. – Белые особенно востребованы, ведь это цвет чистоты, нежности. Каждая женщина, сколько бы ей не исполнилось лет, мечтает о новой любви с белого листа, а точнее, с белой розы.

– Какой вы тонкий психолог, искусный сердцеед.

– Не удивительно, ведь женщина – самая прекрасная и интересная книга, чтение которой никогда не наскучит, ибо доставляет гамму ярких чувств и наслаждений.

– Вы – поэт. Так красиво, изящно излагаете свои мысли, – она вытянула тонкие губы дудочкой и нацелилась в его губы, но Дубняк к ее огорчению подставил щеку.

– Спасибо за комплемент и цветы, – поблагодарила юбилярша и жестом пригласила в зал. Дубняк остановился на пороге и увидел за богато накрытым с красивой сервировкой столом женщину с рыжевато-медными прядями волос. Черты лица грубые, словно высеченные из глыбы гранита, горбатый нос, черные усики над верхней губой и тяжелый подбородок.

– Розалия Ефимовна, что еще за кукла (хотел сказать мартышка)?! Вы же говорили, что будете одни? – упрекнул он.

– Не удивляйтесь, не расстраивайтесь, Семен Романович. Это моя закадычная подруга Клавочка Ивановна Рябоконь, – пояснила хозяйка. – Она в последний момент напросилась в гости, поэтому считайте это приятным сюрпризом. Ей очень захотелось познакомиться с великолепным дантистом. Не могла же я ей отказать. Вы не огорчайтесь, она особа интеллигентная, долго не задержится, создаст нам идеальные условия.

«Рябой конь? Вот уж действительно, конь с яйцами, точнее, кобыла», – подумал он, глядя на ее мужеподобный облик с медно-рыжеволосой прической, плоским монголоидного типа лицом с широко расставленными глазами и носом-картошкой, с выпирающими из челюстей зубами. Когда она улыбалась, то это было похоже на то, что хочет кого-то укусить. Клавдия почему-то не обиделась на слово «кукла»?

– Вы что же, господин хороший, хотели, сразу с Розалией шуры-муры и в теплую постельку? Так не годится, должна быть прелюдия, процесс ухаживания и обольщения, – уязвила его Рябоконь. – Имейте в виду, руки не слишком распускайте, она женщина строгих правил. А куклами и матрешками называйте своих любовниц, а не почтенных и благородных дам.

– Розалия, кого ты пригласила, с кем якшаешься? – сурово произнесла Клавдия, собираясь оставить их.

– Клавочка, не обижайся, он золотой, очень полезный человек. Работа у него тонкая и нервная, но очень, очень полезная. Нам зубы вставит, а слово обронил случайно, – вступилась Блинкина за стоматолога. Дубняк и сам, решив смягчить ситуацию, вкрадчиво попросил:

– Любезная Клавдия Ивановна, простите великодушно. В моем понимании кукла – безобидное, хрупкое создание. Вам должно быть известно, что Чехов свою Ольгу Книппер в письмах ласково называл собачкой, актриса искренне этому умилялась.

– Мы с вами не любовники, чтобы снисходить до интимных отношений между писателем и актрисой, – строго пресекла она. – Не примазывайтесь к чужой славе.

– Виноват, больше не буду, – он послушно склонил голову и с огорчением подумал: «Похоже, и этот план пойдет коту под хвост. Рассчитывал, что со старухой останусь наедине, а тут тебе свидетель, причем с гонором. Глупо идти у баб на поводу, устраивать вечеринки-гулянки на виду у потенциальных свидетелей, готовых в случае следствия затянуть петлю на моей шее. Надо действовать тихо, издалека, незаметно и через посредника, которого в самый опасный момент можно кинуть, подставить, а самому слинять за кордон. Все больше никаких походов ни к Блинкиной, ни к другим «божьим одуванчикам». Пусть они для утех ищут себе таких же трухлявых пней. Только на цветы потратился».

– Клавдия Ивановна, я принимаю пациентов только в зубопротезном кабинете и в рабочее время, но для вас готов сделать исключение.

– Ради Бога, какие наши годы, – с иронией, будто делает ему одолжение, промолвила гостья.

– Хотя дареному коню в зубы не смотрят, но в качестве профилактической меры сейчас же, пока не приступили к трапезе, осмотрю ваши драгоценные зубки, – предложил стоматолог, резонно полагая, что редко кто откажется от бесплатной услуги.

– Клава, соглашайся, у Семена Романовича золотые, волшебные рученьки, – поддержала Розалия. – Я же тебе не один раз предлагала побывать у него на приеме…

– Для меня самым лучшим стоматологом был и останется до конца моих дней Наум Абрамович Зубрицкий, царство ему небесное, преставился полгода назад. Прекрасный специалист, щедрой, бескорыстной души человек. Хотя и было ему за восемьдесят, но продолжал работать, почитай на боевом посту скончался. Таким, как он, надо давать ордена, еще при жизни ставить памятники, – Рябоконь перекрестилась. – Я дала себе зарок, что ни к кому за помощью по поводу зубов не обращаться. Не хочу угодить в лапы к диким эскулапам, которые в стоматологии ни в зуб ногой.

– Складно сказано, – усмехнулся Дубняк и подумал: «Нашла праведника. Хитрый и алчный Наум Абрамович обдирал доверчивых пациентов, как липку. Принимал для изготовления протезов и коронок золото высшей пробы, а ставил самой низкой, объясняя, что мягкое золото быстро стирается, а со сплавом твердое, как сталь. Пациенты слепо верили, что стали обладателями золотых зубов, а по сути, носили во рту «булат» или олово вместо платины. Ох, и погрел на них свои загребущие клешни и щупальца Зубрицкий. Вот с кого мне следовало с самого начала брать пример. Сейчас бы не страдал из-за острого дефицита средств, имел бы свой бизнес».

Проявив благоразумие, он не стал переубеждать Рябоконь в ее наивном заблуждении по поводу щедрости обожаемого ею Наума Абрамовича, а уверенно произнес:

– Клавдия Ивановна, покажите мне свои драгоценные зубки.

– Хорошо, – после притворного сомнения согласилась она и открыла обозначенный губной помадой вишневого цвета рот. Дубняк оглядел ее зев с рядом крупных зубов, протезов и подумал: «С такими зубами место на конюшне». Однако вынес вердикт:

– Наум Абрамович в своем репертуаре.

– В каком еще репертуаре? Он ведь не певец, не солист театра или эстрады? – насторожилась женщина.