Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы

Тем не менее заговорил он не сразу.

Сараби-Анастасия-гостиница

— Ну, Сараби, ну не надо… Ну что ты делаешь?..

Анастасия была весела и пьяна. Она счастливо смеялась, неумело и не слишком активно отбиваясь от крепких опытных рук любителя женщин. А тот, увлеченный этой игрой, распаленный вожделением, все пытался дотянуться до ее губ, впиться в них жадным поцелуем.

Если бы Анастасия вдруг вздумала сопротивляться его домогательствам по-настоящему, Сараби, конечно же, не стал с ней особенно церемониться, давно бы уже навалился на девушку, подмял под себя ее тело и, зажав рот, удовлетворил свою похоть. Но она, юная, милая, хмельная, похоже, лишь дразнила, оттягивая желанный момент. И мужчина поддался этой игре, изображая… Даже не изображая, не делая вид, а искренне увлеченный ею.

В Анастасию и впрямь можно было влюбиться. Посмотреть объективно, ничего особенного в ней не было — как говорится, ни кожи, ни рожи. Худенькая, молоденькая, костлявая, по-девичьи нескладная, угловатая какая-то… Одни глазищи только — ясные, синие, доверчивые, влекущие, пьянящие, дразнящие, обещающие — только глазищи были по-настоящему хороши.

А между тем было в ней что-то такое, перед чем мужчине невозможно устоять.

— Ну, на брудершафт, Стасенька! — уговаривал хмельной и влюбленный Сараби.

— Ну зачем? — призывно сияли ее глаза. — Нам ведь и так с тобой хорошо.

— Еще лучше будет, — горячо убеждал киллер.

Он отставил свой стакан и сграбастал девчонку. Однако она легко и ловко выскользнула из объятий. Рассмеялась, отбежала в угол комнаты.

— Ну зачем вы так, Сараби? — Анастасия хмурила бровки, сердито поджав губки. — Ведь мы с вами только сегодня познакомились… Нельзя же так!

А глаза…

Глаза не сердились, не хмурились, они лучились чем-то манящим, жадным, жаждущим, призывным. Счастлив, наверное, тот мужчина, на которого хоть когда-то так смотрят!

И Сараби (Сараби!) не рванулся к ней, как то уже не раз бывало в аналогичных ситуациях, не рявкнул зло «а зачем же тогда пришла, сука?», не швырнул на диван, сдирая платье… Сараби (Сараби!) тоже поднялся, большой, сильный, плечистый, покорно подошел к ней и обнял. Не с вожделением, которое трепетало у него внутри и от которого у женщин хмельно кружится голова и дрожь пробегает по телу, которое вызывает у дочерей Евы одно из двух — либо желание безраздельно отдаться сыну Адама, либо чувство брезгливой гадливости… Сараби (Сараби!) обнял ее иначе: мягко и ласково, будто защитить хотел от всех напастей этого жестокого мира.

Анастасия почувствовала эту перемену в его настроении. Покорно прильнула, маленькая, худенькая, беззащитная. Ее головка прижалась к его могучему торсу, а ручонки обхватили его тело вокруг пояса.

— Какой вы хороший, Сараби, — прошептала девушка.

Давно уже не испытывал киллер такого счастья от таких бесхитростных слов.

Так они постояли немного. Потом Сараби вдруг почувствовал, что ее руки, расслабившись, скользнули ниже и замерли на его ягодицах.

И он не выдержал.

Наклонившись, киллер подхватил ее на руки и понес в спальню, на широкую кровать. Анастасия обхватила его за шею и сама крепко, жадно, хмельно и пьяняще впилась в его губы. Теперь уже мужчину ничто не могло остановить.

— Иди в ванную, — шепнула ему девушка.

В ванную? Зачем в ванную? В другое время, с другой женщиной Сараби и не подумал бы сделать то, о чем она его просила. В конце концов, если от мужчины разит потом, на то он и мужчина.

Но теперь он был просто очарован, покорен, пленен этой невзрачной малышкой. Он бережно опустил ее на кровать. Анастасия еще мгновение задержала свои руки на его шее, мягко коснулась губами щеки.

— Колючий, — счастливо засмеялась она. — Ну давай, иди быстрее!..

На ходу сдирая со своего мощного тела пропотевшую рубашку, Сараби едва ли не бегом устремился в ванную.

…Едва за ним закрылась дверь, счастливая улыбка вмиг исчезла с лица Анастасии. Она быстро поднялась, подошла к столику, где стояли откупоренная бутылка шампанского и гостиничные стаканы, из которых они пили. Достала из кармана платьица трубочку мятного «Ментоса». Выковырнула оттуда и выбросила в мусорную корзину две таблетки, а третью опустила в один из стаканов. Шампанское вспенилось и через несколько мгновений полностью растворило ее. Между тем девушка долила — чтобы не перепутать — второй стакан почти до краев и быстро вернулась на кровать…

К тому времени, когда Сараби, блестевший небрежно вытертым, перекатывающимся мышцами, телом, появился в спальне, Анастасия уже лежала с закрытыми глазами и с выжидательно-тревожной улыбкой на губах.

Увидев такую картину, киллер уронил на пол простынку, которой были обернуты его бедра. Теперь Анастасия и не пыталась его удерживать.

— Принеси мне шампанского, — не открывая глаз, нежно попросила она. — И себе возьми.

И Сараби, эта гора никому не покоряющейся мускулатуры, подчинился, прошел к столику, взял стаканы и принес их девушке. Она, словно чувствуя мужчину, приподнялась, взяла полный стакан, который ей в руку вложил Сараби. Открыла глаза. Увидев его обнаженное тело, смущенно засмеялась.

— Ой, какой вы…

И ничего больше не сказала, припала к стакану и начала пить маленькими глотками вкусный напиток, глядя на Сараби сияющими глазами.

Больше он выдержать не мог. Залпом проглотив колючее вино из своего стакана, он поставил его на тумбочку. Отобрал стакан у Анастасии. Нежно обнял ее. И упал на подушки, увлекая девушку.

Она больше не сопротивлялась.

— Не порви мне платье, любимый, — попросила только.

За эти слова… Короче, Сараби нынче был сама нежность.

Анастасия — «Скорая помощь» — начальник охраны

Когда утомленный Сараби, наконец, уснул, Анастасия поднялась со смятой постели. Первым делом она вылила остатки шампанского из его стакана. А то еще перепутаешь, не дай бог! Выплеснула пенистое вино прямо на простыню — вряд ли следует бояться того, что даже самый умудренный опытом криминалист станет брать на анализ пятна, оставшиеся на гостиничной простыне, на которой происходила скоротечная и бурная любовь.

Эта мысль почему-то рассмешила девушку. Она вдруг представила, как седой и лысый мужчина в очках и в погонах, высунув от напряжения язык, соскребает ножичком или каким-нибудь другим блестящим — обязательно блестящим! — приспособлением образцы пятен всего того, что накапало на грубую постельную материю…

Весело фыркнув, она взяла в руки свою сумочку, которая по-прежнему стояла на столике у зеркала, порылась в ней, достала крохотную коробочку в черном кожаном футляре. Щелкнула тумблером, который таился в прорези сбоку коробочки.