Джек Хиггинс - Тысяча ликов ночи

Другой был гораздо моложе, крепко сбитым и широкоплечим. С угрожающим выражением на искаженном гневом лице он сказал:

– Слушай, ты, старый дурак! Или ты работаешь с нами, или мы вообще лишим тебя твоего бизнеса. Это последнее слово мистера О'Коннора.

Глаза старика вспыхнули гневом, и он тяжело стукнул рукой по столу. Его английский язык был хорош, но с заметным, как и у Марии, акцентом, а голос дрожал от волнения.

– Теперь слушай ты, Кеннеди. Передай от меня О'Коннору, что прежде, чем он вытеснит меня из бизнеса, я всажу ему под лопатку нож. Обещаю это, клянусь жизнью.

Кеннеди презрительно рассмеялся.

– Ты, старый идиот! Мистер О'Коннор может смешать тебя с грязью в любой момент, когда захочет. Ты же просто дерьмо перед ним, Магеллан.

Старик зарычал от злости и начал бегать вокруг стола. Он изо всех сил пытался ударить молодого парня, но годы брали свое. Кеннеди с легкостью парировал удары. Наконец он притянул к себе старика за рубашку и стал бить его ладонью по лицу. Девушка закричала, бросилась вперед и вцепилась в Кеннеди. Он оттолкнул ее с такой силой, что она попятилась, спотыкаясь, и потеряла равновесие.

Холодная ярость охватила Марлоу, и он двинулся вперед, в комнату. Кеннеди поднял руку, чтобы еще раз ударить старика, и тут Марлоу схватил его за плечо и повернул к себе так, что они очутились лицом к лицу.

– А что, если попробовать на мне? – спросил он насмешливо. – Я немного больше подхожу тебе по габаритам.

Кеннеди попытался что-то сказать, но Марлоу нанес ему удар в лицо. Удар такой страшной силы, что Кеннеди перелетел через стол. Он издал ужасный вопль, но тут же поднялся на ноги. Марлоу быстро обогнул стол и схватил его за отвороты пиджака.

– Ты, ублюдок! Грязный, вонючий ублюдок!

Словно завеса появилась у него перед глазами, и вроде бы он видел уже лицо не Кеннеди, а чье-то другое. То, которое ненавидел всю свою жизнь. И он принялся избивать Кеннеди, методично нанося удары здоровой правой рукой справа и слева по лицу.

Девушка снова пронзительно закричала:

– Нет, Марлоу! Хватит, вы же убьете его!

Она повисла у него на руке, продолжая умолять, и Марлоу остановился. Какое-то время он невидящим взором смотрел на Кеннеди, потом оттолкнул его к столу.

Он слегка дрожал, и перед его глазами все еще стояла дымка, будто туман проник в комнату. Сжав кулаки, чтобы унять дрожь, он заметил, что кровь снова начала сочиться по его левому рукаву.

Девушка отпустила Марлоу.

– Извините меня, – сказала она. – Я должна была вмешаться. Вы же могли убить его.

Марлоу медленно кивнул и провел рукой по лицу.

– Вы правы. Я часто не умею вовремя остановиться, а этой крысе нечего здесь околачиваться.

Он резко двинулся вперед, схватил Кеннеди за ворот и грубо выставил из комнаты в прихожую. Потом вытолкал с крыльца и впечатал в стенку автофургона.

– Если у тебя есть еще хоть капля соображения, ты уберешься отсюда, пока твоя шкура цела! Даю тебе пять минут на сборы.

Кеннеди уже нащупывал ручку дверцы автофургона, а Марлоу повернулся и вошел в дом.

Когда он появился в комнате, Марии там не было, а ее отец возился у серванта с бутылкой и парой бокалов. Его лицо расплылось в широкой улыбке, он быстро подошел к Марлоу и подал ему бокал.

– Это бренди, лучшее, что есть в доме. Я снова чувствую себя молодым.

Марлоу выпил бренди, поблагодарил и кивнул в сторону окна, где в этот момент заработал мотор фургона.

– Это последнее, что вы слышите от Кеннеди.

Старик пожал плечами, и его глаза погрустнели.

– Кто знает? В следующий раз я подготовлюсь получше. Просто воткну нож ему в брюхо, а уж потом буду вести разговоры.

Мария вошла в комнату, держа миску с горячей водой в одной руке, полотенце и бинты – в другой. Она все еще была бледна и выглядела потрясенной, но все же попыталась улыбнуться, когда ставила принесенное ею на стол.

– Теперь я хочу взглянуть на вашу руку.

Марлоу снял плащ и пиджак, она аккуратно удалила запекшуюся кровь и надула губы.

– Не слишком хорошо все это выглядит. – Она покачала головой и повернулась к отцу: – Как ты думаешь, папа?

Магеллан внимательно осмотрел рану, явно ему не понравившуюся.

– Довольно паршиво. А как, вы говорите, получили ее, дружище?

Марлоу пожал плечами:

– Ободрал об острую штуковину, слезая с грузовика. Я еду на попутных из Лондона.

Старик кивнул.

– Острая штуковина, э? – Он ухмыльнулся. – Не думаю, что нам надо беспокоить доктора, Мария. Почисти рану и хорошенько перевяжи. За неделю все пройдет.

Похоже, Мария все еще сомневалась, и Марлоу сказал:

– Ваш отец прав. Вы, женщины, всегда поднимаете шум вокруг каждой царапины.

Он засмеялся и начал выуживать сигареты правой рукой.

– В Корее я прошагал полтораста миль с пулей в бедре. Так пришлось. Там не нашлось никого, кто мог бы ее извлечь.

Мария бросила на обоих мужчин сердитый взгляд:

– Очень хорошо. Делайте как хотите. Мы не станем приглашать врача. Боюсь, ваша рука воспалится, а потом вы ее потеряете.

Марлоу хмыкнул, а девушка, наклонив голову, приступила к работе. Папа Магеллан с любопытством спросил:

– Вы были в Корее?

Марлоу кивнул, а старик отошел к серванту и вернулся с фотографией в рамке.

– Мой сын, Педро.

С фотографии улыбался парень, гордый и довольный своей новенькой униформой. Такую фотографию молодые солдаты обязательно делают в первые же недели своей службы в армии.

– Он выглядит хорошим солдатом, – заметил Марлоу бесстрастным тоном.

Папа Магеллан энергично закивал.

– Он был отличным мальчиком. Собирался поступать в сельскохозяйственный колледж. Всегда мечтал быть фермером. – Старик тяжело вздохнул. – Его убили в 1953 году, когда он находился в составе патруля возле реки Имжин.

Марлоу снова посмотрел на фотографию и подумал, так же ли улыбался Педро Магеллан, когда в него впивались пули. Но какой смысл думать об этом, когда люди на войне погибают в самых разных обстоятельствах. Иногда мгновенно, иногда в мучениях, но всегда ужас запечатлевается на их лицах.

Он вздохнул и вернул фотографию.

– Это уже чуть позже того, как я там был. Меня взяли в плен тут же, когда вмешались китайцы.

Мария быстро вскинула голову:

– А сколько вы пробыли в плену?

– Почти три года, – ответил Марлоу.

Старик присвистнул.

– Матерь Пресвятая, это очень долго. Ты много выстрадал. Я слышал, что в этих китайских лагерях было очень трудно.

Марлоу пожал плечами.

– Не знаю. Я не был в лагере. Они послали меня работать на угольной шахте в Маньчжурии.

Глаза Магеллана сузились, и с лица исчезли последние остатки доброго настроения.

– Я немного слышал и об этих местах тоже.