Дэн Кавана - Насчет папайи

— Кажется, она была старшей стюардессой на одной из крупных авиалиний, — ответил Хендрик тоном человека, который знает больше, чем говорит.

— А почему она не осталась? Глядишь, сейчас была бы уже в руководстве «Бритиш эруэйз».

— Ну, с моей точки зрения, это вполне возможно, но я могу предположить, что она решила, раз она не может делать то, что ей нравится, лучше ей уйти. Видите ли, стюардессы не могут быть старше определенного возраста. Глупое правило.

— Согласен. Полагаю… — тон Даффи стал еще более задушевным, — существует и мистер Бозли?

Хендрик засмеялся, что случалось с ним нечасто, и его словно бы снятый с трупа костюм заходил ходуном в связи с приключившейся в его пределах турбулентностью. На лоб упала грязная белесая прядь.

— Теперь я вижу, к чему вы клоните, мистер Даффи. Должен вам сказать: шансов у вас немного.

Даффи тоже заставил себя расхохотаться.

— Да нет, я, в общем-то, и не претендую. Просто подумал: такая чудная женщина и приходится самой зарабатывать на жизнь.

Хендрик хитро посмотрел на него; он явно ему не верил.

— Кажется, есть и муж, но он, вроде бы, инвалид. Не люблю совать нос в чужие дела, но поговаривают, будто у него нет одного легкого. Бедная миссис Бозли.

Бедный мистер Бозли, подумал Даффи, иметь только одно легкое, да в придачу миссис Бозли как единственный свет в окошке. Он снова перешел на деловой тон.

— А что насчет МакКея? Каким он был работником?

— О, очень работящий, хороший водитель, со мной не первый год.

Наверное, помогал миссис Бозли управляться с бойскаутами. Умело вколачивал колышки для палаток. Переводил старушек через улицу. Много работал на благотворительность.

— Таким образом, мистер Хендрик, все ваши сотрудники проработали у вас по крайней мере несколько лет?

— Да.

— А кражи начались всего лишь около полугода назад?

— Да.

— Хм. И еще кое-что. Полагаю, ни у кого из ваших служащих в прошлом не возникало проблем с законом?

Хендрик поправил упавшую на лоб немытую прядь.

— Я нисколько не сомневаюсь, что они перевоспитались.

Угу.

— Ответьте, мистер Хендрик, прошу вас.

Даффи был до крайности раздосадован, но старался, чтоб в его голосе звучал только упрек — ничего больше.

— Ну. Тан раз попался на поножовщине, но он тогда был совсем мальчишка, не понимал, что делает. Я уверен, что его спровоцировали. После этого он и стал учиться проделывать руками такие штуки. (Чтобы можно было ломать кости, а не пырять ножичком). И Кейси в свое время отдубасил несколько человек.

— И сколько судимостей?

— Четыре. Но если верить тому, что он мне рассказывал, шансы всегда были равные. Не думаю, что он стал бы колотить людей только потому, что ему некуда девать кулаки.

— А вам не кажется, что нужно было рассказать мне об этом в самом начале?

Чертовы клиенты.

— Я не думал, что это существенно. Ни один из моих служащих не привлекался за кражу. Никогда не возникало никаких драк, по крайней мере, на работе. Я не говорил вам потому, что боялся, как бы у вас не возникло предвзятого отношения.

— Все, что я могу сказать, мистер Хендрик, это что вы очень благодушный человек.

И настоящий осел.

Пожалуй, он верил Хендрику. Он считал его наивным ослом, но верил ему. Забавно, но он был с ним согласен. Принято думать, что раз преступивший закон всегда преступником и останется, что тот, кто однажды совершил преступление, хватается за все преступления без разбору, словно жадный покупатель в супермаркете. Даффи знал, что так не бывает. Одни преступления влекут за собой другие, а некоторые — нет. Финансовые злоупотребления, как правило, сопровождаются последующими финансовыми злоупотреблениями (неудивительно, ведь это так прибыльно). Или, например, поджигатели — вот уж действительно странная публика. Уж так любят совершать поджоги, ничего больше — одни поджоги. Дом выгорает дотла, и тебе уже не дают ловить в свое удовольствие воров и хулиганов, приходится искать чокнутого парня с коробкой спичек, который когда-то в детстве любил смотреть, как с воем мчатся пожарные машины, а сейчас вырос и, возможно, стал застенчивым юношей и вполне законопослушным гражданином — во всем, кроме того, что ему нравится смотреть, как горят люди.

Что же касается мордобоя и грабежа, то здесь вполне могла быть связь, могло и не быть связи. Иногда вы бьете людей, чтобы ограбить, иногда грабите и бьете, чтобы успеть удрать. Но есть очень много людей, которые бьют других, просто чтобы бить. Просто потому, что им это нравится. Им от этого хорошо. И люди, которые прежде им досаждали, схлопотав по морде, уже больше не будут им досаждать. Даффи это понимал. Если ты малаец, но вырос в Англии, практически себя малайцем и не считаешь — и при этом постоянно выглядишь как самый настоящий малаец, то после нескольких лет в английской школе ты сыт по горло тем, как все ребята вокруг строят тебе «узенькие глазки» и разговаривают тоненькими-претоненькими голосами, и показывают тебе приемы кун-фу — а так ведь недолго и в самом деле ногой в живот заехать, — и самое-то главное, они постоянно дают понять, что таких, как они, много, а таких, как ты, мало, и так будет всегда, и какая у тебя классная ручка, китаеза, мне пригодится. Разве тебе не захочется после этого оставить кое-кому из них на память пару шрамов? И если захочется, и ты и впрямь так поступишь, не значит же это, что десять лет спустя ты начнешь красть итальянские темные очки.

Хм. Даффи мог понять Хендрика, но все же это была слюнявая, сентиментальная теория. Тут могло сработать и то, что после того, как Тан порезал кого-нибудь в школе, ребята наверняка стали относиться к нему по-другому. Не связывайся с чокнутым китаезой: узенькие глазки и кун-фу остались в прошлом. Дети уважают жестокость и психов — конечно, не тихонь-шизофреников, а отчаянных, безбашенных, прущих на рожон. Можно не сомневаться, что эпизод с поножовщиной сильно облегчил положение Тана в школе. И можно не сомневаться, что для него был очевиден вывод, что совершенное преступление — пусть и косвенным образом — себя оправдывает. Это была простейшая логика, ничего больше. И если продолжать рассуждать логически, нетрудно было прийти к выводу: это оправдывает себя еще больше, если не попадаться. Даффи знал, как надо читать криминальное досье подследственного. Он поступал, как поступают все полицейские: считал все оправдательные приговоры за обвинительные, общее число умножал на два, все «чистосердечные признания» рассматривал с той точки зрения, что они были сделаны для того, чтобы получить обвинение по более легкой статье — и видел за рапортами о раскрытых преступлениях множество других, нераскрытых.

Испытывая острую нехватку фактов, Даффи позволил себе строить какие угодно гипотезы. Приходилось оперировать тем немногим, что у него было. Можно было, конечно, навестить в больнице МакКея, но это было бы слишком рискованно, слишком многие могли об этом узнать. Вместо этого он позвонил Кэрол и попросил ее поискать в полицейском компьютере полдюжины имен. Он хотел проверить те сведения, которые дал ему Хендрик. Поразмыслив, он прибавил еще одно имя — самого Хендрика. Чем черт не шутит.