Энтони Гальяно - Игра без правил

Он начал отставать, но по-прежнему находился слишком близко. Стоит оступиться, и он меня догонит. Максимально возможной скорости мы достигли через тридцать ярдов, остается только вопрос, кто из нас первым замедлит. Когда мышечная клетка начинает вырабатывать молочной кислоты больше, чем может нейтрализовать, мускулы теряют работоспособность. Начинается усталость, спазмы, и дальше все решает простая биохимия. Есть еще один факт, на который я рассчитывал: чем сильнее и мощнее человек, тем больше он проигрывает в плане выносливости. Я всецело полагался на это уравнение жизни и смерти.

Уильямс продолжал бежать. Я подумал, что дело в «Морфитрексе», не иначе. Даже анаболики не могут позволить человеку его габаритов и возраста столь долгое время развивать подобную скорость. Меня же толкал вперед выброс гормона, созданного самой природой. Называется он адреналин, и в моменты крайнего возбуждения это лучший наркотик в мире. Прикрепленные к почкам маленькие желёзки изнемогали, вырабатывая его, и я чувствовал, как движения становятся более плавными. Казалось, увеличился объем легких — энергосистема организма готовилась к неизбежному переключению на использование в качестве топлива кислорода. Так преодолевают марафонские дистанции. Можно бежать часа два, пока не израсходуется весь сахар в мышцах и ты не «упрешься в стену». Плохо, что при таком режиме нет места высоким скоростям, и я уже чувствовал, что замедляюсь.

Наказание Господне преследовало меня еще ярдов сто, но уже не так быстро, более того, я перестал слышать его дыхание. Убедившись, что впереди полоса гладкого песка, я обернулся. Уильямс теперь отставал на шестьдесят или семьдесят ярдов. Он продолжал бежать, но загребал ногами фонтаны песка и вилял из стороны в сторону. Голова его была опущена, как у пьяного, который ищет, где бы упасть. Пробежав еще двадцать ярдов, я снизил скорость, чтобы выровнялось дыхание. Нужно сохранить немного сил для развязки.

Я остановился и стал ждать. Уильямс ускорился. Я поднял обломок коралла и швырнул в него. Увернувшись, он кинулся вперед. Сил, по моим прикидкам, у него оставалось немного. Он был злобным маньяком, с фантастической силой воли, но справиться с истощением организма ему не по плечу. Ему недоставало кислорода, а быстро компенсировать эту нехватку невозможно. Я подпустил его на двадцать ярдов и снова бросился бежать. Я нарочно замедлял бег, чтобы его не оставило безумное желание забить меня насмерть. И всякий раз, как он приближался, я снова увеличивал расстояние между нами.

Я оглянулся. Вовремя — он отставал от меня на каких-то двадцать ярдов. Он вложил все в последний рывок, но был обессилен и изнурен. У меня на глазах он упал на колени, как будто хотел вознести молитву. Я остановился и позвал его. Он поднял глаза, с трудом встал, споткнулся и снова рухнул. Я повернулся к нему лицом. Нас разделяло ярдов шестьдесят — меня и эту бледную тень былого величия. Можно поносить Уильямса какими угодно словами, но кодекс самурая в его лысой голове сидит крепко.

Изо всех оставшихся сил я побежал к нему. Мир по бокам смазался и превратился в разноцветные полосы, как на акварельной палитре. Я не чувствовал, как ноги касаются песка. Рот был полон крови, моей крови, и это приводило меня в бешенство.

Уильямс поднял голову, но слишком поздно, потому что я уже взлетел в прыжке, подобрав колени к груди, и, распрямляя ноги, выбросил пятки вперед. Я не мог этого предположить, но в тот момент, когда я нанес удар, Уильямс повернулся лицом вполоборота ко мне. Раздался жуткий хруст, какой издает корабельная мачта, ломаясь пополам. Он повалился навзничь. Я шлепнулся животом о песок, и у меня перехватило дыхание. Левая рука до плеча совершенно онемела. Должно быть, какой-то мелкий камушек попал мне в выход локтевого нерва. Помогая себе единственной здоровой рукой, я как мог быстро встал на ноги и подошел к лежащему Уильямсу.

У его ног на песке лежал револьвер. Должно быть, он находился в кобуре на лодыжке и вывалился, когда Уильямс упал. Почему старый черт не попытался застрелить меня? У тридцать восьмого калибра, конечно, невеликая дальность, к тому же стрелять пришлось бы в темноте и на бегу, но он даже пробовать не стал! Таков Уильямс. Он решил оставаться львом до конца. Возможно, поэтому я сейчас жив, а он мертв. Я поднял револьвер и открыл барабан. Золотистые заклепки гильз подмигнули мне в слабом свете.

Уильямс еще дышал. Я направил револьвер ему в голову. Он разлепил глаза, но смотрел не на меня. Невидящий взгляд был прикован к звездной бездне. Все лицо залило кровью. Мощная грудь поднялась раз, другой, затем опустилась и застыла. Звучит жутковато, но в данных обстоятельствах его смерть казалась мне почти естественной. Такая уж мрачная полоса наступила в моей жизни. В руке я держал заряженный револьвер, у моих ног лежал покойник, а я не испытывал ни малейшего потрясения. И удовлетворения, впрочем, тоже. Я вообще не испытывал никаких эмоций.

Еще минут пять я просидел у тела Уильямса, держа его на прицеле, пока не убедился, что он не притворяется. Затем проверил пульс, приложив палец к сонной артерии на толстой, как ствол, шее. Точно мертв. Я обыскал его карманы, нашел бумажник и закопал в дюнах под кустом травы. Сейчас помимо еды и отдыха мне нужно время, и чем дольше полиция будет опознавать труп, тем лучше для меня.

С телом Уильямса больше ничего не имело смысла делать, и я зашагал прочь. Я совершенно обессилел, но нужно было сваливать как можно скорее. Наступит утро, кто-нибудь выйдет на прогулку или пробежку вдоль пляжа, увидит труп и вызовет полицию. Те отвезут Уильямса в морг, но без документов. Им понадобится несколько дней, чтобы идентифицировать его личность. Они, вероятно, снимут отпечатки пальцев. Насколько я знаю, Уильямс раньше не привлекался, но отпечатки приведут к его военному личному делу. В конце концов выяснится его связь с полковником, но не со мной, я надеюсь.

Я подошел к воде и постарался смыть кровь. Я не сомневался, что выгляжу как всадник Апокалипсиса. Будет нехорошо, если кто-нибудь запомнит, как человек с окровавленным лицом выходил с пляжа неподалеку от места, где на следующий день нашли мертвеца. Однако кровотечение из носа остановить не так-то просто, особенно на ходу, поэтому не оставалось другого выбора, кроме как подождать, пока оно не прекратится само. Я прошагал по песку на юг примерно милю. Остатки энергии внутри мерцали, как вышедшая из строя люминесцентная лампа, готовая погаснуть в любую секунду. Я так выдохся, что почти не мог передвигаться, но заставлял себя тащиться вперед, пока не добрел до места для пикника за дюнами. Там стояла решетка для барбекю и несколько старых деревянных столов. Я растянулся под деревом, чтобы передохнуть несколько минут. Я надеялся к тому же, что перестанет идти кровь из носа. Таков был мой план, но пересмотреть я его не успел, так как моментально заснул.