Джон Макдональд - Смерть в пурпуровом краю

— А по нашему делу никаких результатов?

— Ничего, если не считать догадок Джорджа Фербрита о тайных доходах Сэма Кимбера, его суровом, жестоком окружении и тому подобном. Она нахмурилась, покачав головой.

— Ах, у меня столько всяческих оправданий: была опустошена свалившимся несчастьем. Как последняя идиотка, выпила тот огромный бокал мартини. И во время грозы, в темноте, когда погас свет, все казалось каким-то нереальным. А он — искушенный, зрелый, самоуверенный и очень привлекательный. Понимаете, если мужчина хоть чуточку колеблется, извиняется, не очень уверен в себе, легко сказать “нет”. А если вас просто куда-то несет… ах, к черту, Пол, оправдывайся хоть до Судного дня, все равно всегда с отвращением придется помнить: пока я позволяла уносить себя как спящую дурочку, воображая, что это какая-то идиотская забава, тот старый лис между двумя поцелуями затащил меня в кусты. Меня в холод бросает, когда подумаю — еще пара минут, и было бы уже поздно. Отвратительные воспоминания!

— Но ведь свет загорелся, и этого не случилось.

— Господи, Пол, я же приехала сюда не для того, чтобы заниматься самобичеванием. Когда-то пару раз я позволила себе сойти с пути истинного и оба раза горько раскаивалась, но никогда еще не чувствовала себя развратной, дешевой девкой.

— Возможно, в том обществе что-то носится в воздухе. Она ответила с улыбкой:

— Очень мило с вашей стороны. А мне стыдно. Ведь я считала себя совершенно трезвым, рассудительным человеком, оказывается — нет. А теперь еще вдобавок стыжусь этого… интимного стриптиза. Так что, возможно, возвращаюсь к былой трезвости.

— Кроме меня, вам не с кем поделиться.

— Естественно… И от этого еще хуже.

— Вы здесь ни при чем, Барбара, — просто я способный полицейский. Изображаю на лице понимание, киваю в нужных местах, ловлю каждое слово и сочувственно похмыкиваю. Люди рассказывают все.

— Охотно верю — конечно, рассказывают вам, бедняжка. А вам-то хоть бы что.

— Иногда — верно, а порой и нет. Но если хочу узнать больше, всегда в подходящий момент задаю необходимый вопрос.

— Например?

Он помедлил, облизнув пересохшие губы.

— Хорошо. Кто такой Роджер?

Застыв, она сжала губы. Их взгляды встретились, и он первым отвел глаза, с тревогой ощутив, насколько натянута ниточка их взаимного влечения.

— Вы действительно профессионал, Пол.

— Вопрос снимается. Это была ошибка.

Барбара взяла сигарету из пачки на столе. Под высоким тюрбаном ее гладкое лицо выглядело как бесстрастная, пустая маска. Из остроугольного выреза халата ее шея вздымалась подобно тонкому, крепкому стеблю с затененной впадинкой внизу. Биения жилки на шее заметно не было, но он уверен — коснись губами, он почувствует взволнованный поток крови. Его затопила волна мучительного желания, и, сдерживаясь, он напряг мышцы, стиснул челюсти до скрипа в зубах. Барбара по-прежнему молча смотрела прямо перед собой, серьезная и задумчивая. Вот она шевельнулась на стуле, усаживаясь поудобнее. Каждое движение рук, ног, всего тела поражало плавностью, изяществом, волнующее очарование излучали и горько сжатые губы, прикрытые веки, упругие, широко расставленные груди. Он уже не мог дальше обманывать себя, твердя, что это всего лишь обыкновенная девушка, серьезная, но озабоченная и самовлюбленная. Страсть открыла простор волшебству преображения, и он был не в силах подавить желание открывать в ней все новые достоинства и совершенства.

Барбара печально и с вызовом посмотрела на него сквозь дымок от сигареты.

— То письмо, конечно же. Вот видите — задаете необходимый вопрос, а в ответ получаете нудную историю. Роджер весьма положительный тип, серьезно. Наверно, года на два старше вас, с печальными, терпеливыми глазами. У вас он наверняка вызвал бы улыбку. Мужчина, наполовину уцененный: трое детей и скучная, глупая, совершенно стандартная жена. Но очень простодушная и беспомощная. Ну, вам же известны все стадии такой связи. Начнем с того, что он мне понравился — как собеседник и сослуживец. Сидели с ним весь день в одной и той же конторе, подсмеивались над одними и теми же шутками. Потом обнаруживается — у вас так много общего, что все превращается в полунадуманную, романтичную любовь, сладкую и горькую, смешанную с печалью, так как оба понимаете — ничего изменить нельзя. И все вокруг затягивается какой-то странной туманной завесой, так что всякие мелочи приобретают особый, многозначительный смысл. Потом постепенно, шаг за шагом, вы оба убедите себя и друг друга в том, что вроде бы заслужили, чтобы вместе лечь в постель. С этим связаны клятвы, интриги, колебания и девичий страх перед неизвестностью. И, разумеется, все будет изумительно — наш кусочек счастья. Ах, мы так возвышенны, так чисты, что мелкая вульгарность таких встреч нас не коснется!

— Что вы собираетесь делать?

— Все уже позади, Пол Станиэл. Мы очень быстро прошли стадию вздохов и свиданий с выпивкой при свечах. Нас обоих весьма удивило, что в результате таких встреч верх стала одерживать физическая близость, а мы ведь никогда раньше не пробовали взглянуть на себя с этой стороны. То, что должно было обозначать подтверждение, символ любви, превратилось в самоцель, и мы были так поглощены, заняты этим, что на любовь не оставалось времени. Вся история тянулась уже долго, и вот однажды я, как обычно, пришла в наше убогое пристанище. Рождер в тот день запаздывал. Я встала к окну и смотрела на людей внизу с высоты третьего этажа. Напротив через улицу был бар. Оттуда вышли мужчина и женщина — немолодые. Они остановились; мне показалось, у них ссора. Вдруг мужчина схватил женщину за воротник пальто и стал осыпать ее пощечинами, у той только голова моталась из стороны в сторону. Я еще со своей возвышенностью брезгливо подумала, как это вульгарно, низко, жестоко и позорно. Мужчина оттолкнул женщину, и она, сутулясь, с плачем побрела от бара. А тот, подбоченясь, постоял в дверях, глядя ей вслед, потом, сплюнув, вернулся в бар. Отойдя от окна, я обвела глазами комнату, освещенную скудным зимним светом. Никакое это не гнездышко любви — одна постель да голые стены вокруг. Нам уже не о чем было говорить. И вдруг я поняла, что не представляю себе даже лицо Роджера. И в таких комнатушках встречались тысячи и тысячи людей вроде нас, которые утоляли свою безудержную страсть, забывая лицо друг друга, не зная, о чем поговорить. Это ведь гораздо вульгарнее, чем быть избитой на улице. И неужели это я — в такой комнате? У меня было чувство, словно я пришла в себя в больнице после болезни, ничего не понимая. Я сбежала оттуда в страшной спешке, сознавая, что, если он еще застанет меня, вряд ли когда-нибудь наберусь сил уйти. На следующий день после работы мы сидели за чашкой кофе в переполненной забегаловке. И опять нам не о чем было говорить. Такое получилось прощанье. При случае я рассказала обо всем Лу. Наверно, она старалась понять меня, но смотрела на меня как-то странно — словно я призналась ей в воровстве. Или что употребляю наркотики. Моя исповедь оказалась напрасной. А меня перевели в другой отдел.