Лео Мале - Солнце встает из-за Лувра

– Может быть, у него есть там адрес, по которому можно сообщить о несчастном случае,– ответил ей бродяга.

– Не будь жлобом, Бебер. Читать ты не умеешь. Ничего не бери у этого парня…

Я потянулся. Это было прекрасно – иметь возможность вытянуться. Даже если это вызывало боль и происходило в негостеприимной обстановке под мостом, который укрывал от моросящего дождя, но не от ветра. В первый раз, когда я приходил в себя… Мои лодыжки, колени, кисти рук и локти были связаны, и освободиться от этих пут было так же сложно, как получить отсрочку от уплаты налогов. Впрочем, я не пытался (с налогами такое бывало). Я находился в странном месте. Темном, полном какой-то странной жизни, вороватыми движениями. Место не очень теплое и где пахло опилками, кукурузой или каким-то другим подобным злаком. Я не знаю почему, но мне захотелось свистнуть, только тогда я заметил, что во рту у меня кляп, а на глазах повязка. Я перевернулся и зацепил какой-то предмет, что вызвало оглушительный грохот (так мне, по крайней мере, показалось), хлопанье крыльев. Затем канарейка разорвала тишину сердитой трелью, заворковал голубь. Я был у торговца птицами. И сам я тоже был хорошенькой птичкой, голубем в клетке, как и все прочие.

– Поверни его лицом к ветру и дай ему глоток красного,– посоветовала нищенка.

– Это мой кореш,– повторил бродяга.

Он чиркнул спичкой.

Шум, поднятый разбуженными птицами, не привлек ничьего внимания. Только много позже пришел какой-то тип, которого я не увидел из-за повязки на глазах, а лишь почувствовал, тип нервный, суетливый. Он еще раз обшарил мои карманы, поставил меня на ноги и… потом ничего. Это был второй удар дубинкой за вечер. Потом я опомнился на берегу реки, уже без пут, ползущим к воде, рискуя свалиться вниз и утонуть. Бродяга сказал, что меня выбросили из автомобиля. Наверно, я бредил. Концы не сходились с концами. На меня напали, оглушили дубинкой, связали, бросили одного посреди птиц, затем приобщили к уличному движению снова. Мне не задали ни одного вопроса. По всей вероятности, я бредил. И видимо, продолжал бредить. Все это было ни на что не похоже. А где мой бумажник?…

Сквозняк загасил первую спичку. Вторая была зажжена, и желтоватое пламя не потухло. Видимо, они зажгли свечу. Сквозь туман я увидел, как бродяга поднял вверх мой бумажник и протянул своей товарке, такой же оборванной, как и он сам:

– На, Дюссеш, раз ты умеешь читать, давай…

– Это фараон,– сказала нищенка после небольшого молчания.– Я же говорила тебе, что у нас будут неприятности…

– Фараон или не фараон, это мой кореш. Я его спас. Он об этом вспомнит. А раз он фараон, то подмогнет нам…

– Это не настоящий легавый. Это частный детектив. Ты знаешь, что это такое, Бебер?

– Нет! Это – легавый, или не легавый?

– Это легавый, который не легавый.

– О! Черт! Отдай мне кошелек, чтобы я снова засунул его в карман его пальто.

– Я знаю этого человека,– сказала Дюссеш изменившимся голосом.– Его и его брательника…

Бродяга, стоя во весь рост, возвышался надо мной. Затем нагнулся, держа в руке мой бумажник.

– Мы ничего у тебя не смыли, приятель. Мы не ворюги, понятно? Но ты не забудешь нашу заботу, а?

Он сунул бумажник в мой карман. Свет погас. Я услышал, как одна бутылка стукнулась о другую. Потом буль-буль-буль и многозначительное причмокиванье языком.

– Эй! Дюссеш! – запротестовал бродяга.– Ты хлебаешь втихаря, когда не видно?

Она выругалась и ответила:

– Это согревает.

– Дай глотнуть.

– Нет, сначала я дам ему,– прошамкала нищенка.

Я почувствовал, как она подошла ко мне:

– Посвети, Альберт, я посмотрю на рожу нашего гостя.

– Эге, Дюссеш.

Зажглась еще одна спичка.

– Выпейте это,– сказала она.– Это дрянь, но у меня нет возможности купить что-нибудь получше. Прошли те времена, когда у меня был полный погреб.

Слабой рукой я оттолкнул бутылку. Я не презираю красного вина, но в этот момент я не смог бы его проглотить.

– Это не красное,– сказала она, словно прочитав мои мысли.

– Не красное? – поперхнулся бродяга.

От неожиданности он выронил спичку:

– А что же это такое?

– Ром.

– Ах, у мадам есть своя хавира?

– Да, месье.

– Дай глянуть на этикетку.

– Здесь нет этикетки, и погаси свою свечу, а то нас засекут… Пей, мой хороший,– добавила она.

Последние слова относились ко мне. Я сделал глоток, и мне стало лучше.

– Ну как, хорошо?

– Да.

– Это стоит сто франков.

– Да.

– Рассчитаешься, когда будешь уходить.

– Да.

Бродяга заворчал:

– А мне тоже дадут сто франков?

– Держи банку,– сказала старуха.

– Хорошая штука,– заметил он, кашлянув.

– Это дрянь,– возразила она.

Мне на ноги бросили какую-то тряпку. Я оставался в лежачем положении. Под этим мостом было не так холодно, как мне показалось раньше. А может быть, подействовал ром. Мало-помалу я приходил в себя. Как только почувствую себя лучше, побегу к себе в контору, чтобы улечься на чистой кровати и полечить мой котелок. Рядом со мной, свернувшись калачиком, бродяга и нищенка разговаривали вполголоса и время от времени прикладывались к бутылке.

– Я знаю этого человека,– прошептала нищенка.– Или это кто-нибудь похожий на того, которого я знала, когда была богатой…

– Когда ты была Дюссеш,– проскрипел ее приятель.

– Когда я была Орельен д'Арнеталь.

– Хватит нам капать на мозги. Ты не Дарнеталь, ты из Вильдьё-ле-Пуаль.

– Олух. Я была царицей в 1925 году…

– Царицей!…

Он сплюнул.

– Именно так, месье болван. Так говорят. И к тому же, меня не могли звать де Вильдьё-ле-Пуаль…

– Это могло бы плохо кончиться…

– Я взяла имя д'Арнеталь… Их было двое, и оба они хотели спать со мной… Чуть ли не все вместе…

– Только двое? А я-то думал, что все богачи были твои.

– Олух,– повторила она.– Тебе не понять. Ты никогда не слышал об Орельен д'Арнеталь?

– Еще бы, черт побери! С тех пор, как я тебя знаю, Дюссеш, ты мне только об этом и заливаешь.

– А до того?

– О! И до того тоже слышал. Это была кокотка, королева Парижа.

– Да, мой дурачок. У меня были тачки, холуи, особняк на улице Дебуа и загородный дом… И, черт возьми, все это было не так уж давно! В 1925-м!

Он фыркнул:

– Загородный дом… В Вильдьё-ле-Пуаль.

– Почему бы и нет? Дай-ка бутылку…

– Уже пустая.

– Грязная свинья.

Они начали спорить, потом успокоились. Мне стало лучше. Голова меньше кружилась. Теперь, когда мне полегчало, оставаться здесь в ожидании пневмонии стало бессмысленно. Я поднялся на ноги. Да, вроде пошло на лад.

– И куда же ты пошел, дружочек? – спросил бродяга.

– Я смываюсь,– ответил я.– Туда, где у меня есть постель.

– Ты счастливчик,– сказала женщина.

– Еще какой,– ответил я.