Сара Парецки - Смертельный удар

— Я только недавно узнал об этих записях. Информация в них содержится бесполезная, потому что в целом она неточна. Но в плохих руках эти записи могут выглядеть более опасными для «Ксерксеса». Мне трудно будет доказать, что все данные, которые он собирал, были неправильными.

— Особенно за двадцатилетний период, — уточнила я. — Но если бы вы получили эти записи, вы отдали бы мне мою закладную? И перестали бы угрожать доктору Хершель?

— Это была бы своего рода премия для вас, вместо того чтобы ожидать всех тех ужасов, с которыми вы встретитесь благодаря помощи некоторых моих слишком усердных друзей.

Он полез в карман пиджака и вынул листок бумаги, чтобы показать его мне. Небрежно взглянув на цифру, я швырнула листок на столик. Моя невозмутимость требовала усилий: документ подтверждал мое преимущественное участие в долях прибыли «Гумбольдт кэмикел». Я снова взяла «Таймс» и углубилась в краткие фондовые сводки.

— Вчера они поднялись на сто один и три восьмых. Премия в двести тысяч долларов без всяких усилий с моей стороны. Я потрясена.

Откинувшись в кресле, я прямо посмотрела на него.

— Сложность в том, что можно было бы удвоить эту цифру, просто застрелив вас. Если бы деньги были так важны для меня. Однако это не так. И забудьте о записных книжках, ибо они уже побывали в руках у адвоката и у группы медицинских специалистов. Вы погибли. Я не знаю, во сколько вам обойдется судебный процесс, но, вероятно, полбиллиона — не слишком далекая от реальности сумма.

— Вы скорее оставите вашу подругу без практики, женщину, которая стала вам как мать. И все это ради нескольких человек, которых вы никогда в глаза не видели и которые никак не стоят вашего внимания.

— Если вы собирали сведения обо мне, то вам известно, что Луиза Джиак — не случайная моя знакомая, — набросилась я. — Категорически пренебрегаю тем, что вы замышляете против доктора Хершель, честной репутации которой нет равных.

Он улыбнулся, и его лицо стало очень похоже на акулье.

— Послушайте, мисс Варшавски. Вы должны научиться не быть такой опрометчивой. Я не делал бы никаких угроз, не чувствуя возможности их исполнить.

Он нажал на кнопку звонка, вделанного в облицовку камина. Антон появился мгновенно. Должно быть, он ошивался где-то в коридоре, рядом.

— Приведи другого гостя, Антон.

Дворецкий кивнул и вышел. Через несколько мгновений он вернулся с женщиной лет двадцати пяти. Ее каштановые волосы были уложены вокруг головы тугими маленькими спиралями. Но прическа слишком сильно оголяла покрытую пятнами шею. Очевидно, она тщательно готовилась к своему приходу сюда. Я предположила, что гофрированное ацетатное платье было ее лучшим нарядом, а высокие самшитовые каблуки ее туфель были заранее покрашены подходящей краской. Под толстым слоем грима, скрывавшего ее прыщи, она выглядела воинственной и одновременно немного испуганной.

— Это миссис Портис, мисс Варшавски. Ее дочь была пациенткой доктора Хершель. Это верно, миссис Портис?

Та энергично кивнула:

— Моя Менди! Доктору Хершель лучше бы сперва знать, чем проделывать такое с маленькой девочкой. Менди кричала, когда вышла из смотровой комнаты. Мне потребовалось много дней, чтобы успокоить ее и выяснить, что там происходило. Но когда я выяснила…

— Вы пошли к прокурору штата и подали подробный отчет, — закончила я спокойно, несмотря на то что от ярости мои щеки горели.

— Она, естественно, была слишком расстроена, чтобы знать, что предпринять, — сказал мистер Гумбольдт сладким голосом, от которого мне захотелось пристрелить его.

— Очень трудно обвинить в чем-либо семейного врача, особенно такого, который крепко стоит на ногах, как, скажем, доктор Хершель. Вот почему я испытываю благодарность к этой женщине, которая предоставляет мне возможность помочь ей в ее бедах.

Я недоверчиво уставилась на него:

— Вы всерьез полагаете, что можете вызвать в суд человека с репутацией доктора Хершель, имея свидетелем особу вроде этой женщины? Да опытный адвокат растерзает ее на куски! Вы не только маньяк, Гумбольдт, вы еще и глупец.

— Будьте осторожны с тем, кого вы называете глупцом, молодая леди. Опытный адвокат способен сломать любого. Никто не настроит присяжных враждебно более искусно, чем адвокат. И кроме того, как отнесется общественность к практике доктора Хершель? Не говоря уже о государственной лицензии? Особенно если миссис Портис объединится с другими, такими же обеспокоенными матерями, дочерям которых угрожала доктор Хершель. В конце концов, доктор Хершель почти шестьдесят, и она никогда не была замужем. Так что присяжные будут склонны подозревать определенные сексуальные предпочтения с ее стороны.

Вена на моей шее пульсировала так сильно, что я едва могла дышать, не то что думать. Собака тихо скулила у моих ног. Я заставила себя погладить ее. Это помогло мне унять сердцебиение. Я встала и направилась к телефону. Пеппи следовала за мной по пятам.

Лотти все еще была в клинике.

— Вик! Ты в порядке? Сейчас около семи.

— Физически я в порядке, доктор Хершель. Но морально я несколько расстроена. Я должна объяснить тебе кое-что и узнать твою реакцию. У тебя была пациентка по имени миссис Портис?

Лотти, видимо, удивилась, но не стала задавать вопросов. Она попросила немного подождать, а потом, вернувшись к телефону, сказала:

— Женщина, которая приходила ко мне однажды два года назад. Ее дочери Аманде было восемь лет в то время, и я отказалась осмотреть ее. Я предположила психологические проблемы, и это вызвало вспышку гнева у матери.

— Так вот, Гумбольдт разыскал ее в какой-то сточной канаве и заставил согласиться заявить, что ты оскорбила ее дочь. В сексуальном плане, понимаешь?.. Если мы не вернем ему записные книжки Чигуэлла.

С минуту Лотти молчала.

— Другими словами, моя лицензия за записные книжки, — наконец сказала она. — И ты считаешь, что должна была позвонить мне, чтобы получить мой ответ?

— Я не чувствовала себя вправе решать за тебя такие вещи. Он также предлагает мне двести тысяч в фондовых долях — просто чтобы ты знала размер взятки. И мою закладную.

— Он там с тобой? Я поговорю с ним сама. Но ты должна знать: я скажу ему, что не затем наблюдала, как моих родителей убивали фашисты, чтобы потом кланяться этим зверям в старости.

Я повернулась к Гумбольдту:

— Доктор Хершель хочет поговорить с вами.

Он встал со своего кресла. Почти единственным признаком его возраста было усилие, которое он сделал, чтобы подняться. Я стояла рядом с ним, пока он говорил с Лотти. Мое дыхание вырывалось, словно шумное пыхтение. Я могла слышать на расстоянии ее выразительное контральто. Она читала ему лекцию, как отстающему студенту. Но я не могла разобрать слов.