Сара Парецки - Ожоги

Я пошла вокруг дома. Где-то должно быть крыльцо, на котором мне следует ждать Роз. То, что сейчас считалось задним ходом, сто или больше лет назад замысливалось как парадный подъезд. Сбитые ступени вели к веранде с колоннами и двойным дверям из матового стекла. Крыльцо выходило на клумбу и небольшой декоративный прудик. Приятное, тихое местечко, звуки музыки и шум толпы были слышны и здесь, но гости сюда не забредали. Я подошла к пруду. Заходящее солнце окрасило воду в золотисто-синий цвет. Подплыла стайка золотых рыбок, выпрашивая крошки.

Я с пониманием взглянула на них.

— Все в этой стране протягивают руку, а чем вы хуже, ребятки? Но сегодня мне нечего вам подкинуть.

Я почувствовала, что кто-то подошел сзади. Майкл. Он обнял меня за плечи. Я отстранилась.

— Майкл, что с тобой сегодня? Неужели ты обиделся, что я решила ехать на своей машине? Поэтому, что ли, натянул мне нос там, у ворот, и потом еще раз в присутствии своих ребят? Ты что, считаешь, меня можно, если заблагорассудится, приласкать, а если не нужна, отодвинуть в сторонку?

— Извини, Вик, — просто сказал он. — Я и не думал тебя обижать. В тот момент Эрни и Рон как раз представили меня тем двоим, Шмидту и Мартинецу. Они оба по строительному делу, только что получили хорошие заказы, а тут какие-то хулиганы разворотили их строительные площадки. Им нужен был квалифицированный совет. Когда ты подошла, мы как раз обсуждали их дела. Я видел, что ты злишься, но не знал, как быть, — не прерывать же разговор с ними? Ну что, ты все еще сердишься?

Я пожала плечами.

— Все дело в том, Майкл, что ты принадлежишь к тому кругу, где девушки сидят на одеяле и ждут, пока мужчины прервут деловой разговор и принесут им чего-нибудь выпить. Я очень хорошо отношусь к Ле Анн и Кларе, но они никогда не были моими близкими друзьями: мне чужд их образ мыслей, их образ жизни — вообще все. И твои особые отношения с Эрни и Роном — тоже часть этой жизни. Боюсь, что мы с тобой никогда не сможем поладить.

Несколько минут он молчал.

— Может быть, ты и права. У нас в семье было именно так. Мама вела дом, встречалась с подругами; отец играл в кегли. Я никогда не видел, чтобы они хоть что-то делали вместе. Даже в церковь с детьми она ходила одна, а он воскресным утром обычно отсыпался. Теперь я вижу, что ошибся — ты никогда так не сможешь. — Даже в тусклом свете сумерек было видно, что он расстроен.

Сам Майкл, конечно, думал, что он отличается от своих приятелей. Ему, наверное, казалось, что, если приложить усилия, из наших отношений что-нибудь получится. Но я, в свои тридцать семь, понимала, что себя не переделаешь, и не собиралась тратить силы на сомнительные предприятия.

Прежде чем я нашла, что ему ответить, появилась Роз. Честно говоря, я этого не ожидала — при таком количестве претендентов на ее время встреча со мной вполне могла бы выпасть из ее памяти. С Розалин были Шмидт и Мартинец.

— Вик! Спасибо, что дождалась меня. — Она совсем охрипла от бесконечных речей, однако в голосе чувствовалась все та же свойственная ей энергия. — Давай посидим поговорим, не возражаешь?

Я согласилась, но без всякого энтузиазма. Представила Майкла Розалин. Она машинально пожала его руку и повела меня через двор. Лужайка была тщательно ухожена; мы шагали в темноте в заданном ею темпе. На крыльцо падал свет из опаловых дверей. Я видела, как Розалин шла легкой, ритмичной походкой, видела очертания ее фигуры, когда она устраивалась на крыльце, но лицо ее было в тени.

Я прислонилась к колонне и стала ждать, чтобы она заговорила первая. На лужайке маячили силуэты Майкла и тех двоих. Оркестр с другой стороны дома наяривал с удвоенной силой, слышался громкий смех.

— Если я одержу победу на выборах, то смогу наконец-то реально помочь своему народу, — произнесла Роз.

— Ты и сейчас немало делаешь.

— Знаешь, Вик, давай без трепотни… Зачем пустые похвалы? Я ставлю перед собой высокие задачи. Заполучить поддержку Бутса было нелегко, но это необходимо. Надеюсь, ты понимаешь.

Она не могла видеть моего кивка, поэтому я одобрительно хмыкнула. Да, это я понимала.

— Выборы для меня всего лишь первый шаг, — продолжала Роз. — Я рассчитываю попасть в конгресс, а лет через восемь — двенадцать, если демократы победят на выборах, занять пост в кабинете министров.

Я снова хмыкнула. Амбиции Роз были мне в общем-то известны. Способностей и энергии ей тоже не занимать. Чем черт не шутит, может быть, через двенадцать лет страна созреет и для вице-президента женщины с испанской кровью. Хотя, должно быть, она родом из Мехико, поэтому и не метит выше кабинета министров.

— Я всегда высоко ценила твое мнение, Вик. — Теперь она говорила едва слышно, похоже, совсем охрипла.

— Спасибо за такие слова, Роз.

— Кое-кто, мой двоюродный брат например, считает, что ты можешь мне навредить, но я сказала ему, что ты никогда ничего подобного не сделаешь.

Я не могла понять, что она имеет в виду.

— Почему я должна вредить тебе, Роз?

Когда она наконец заговорила, меня не покидало ощущение, что она тщательно подбирает слова.

— Может быть, потому, что я работаю с Бутсом… Ты ведь всегда принимала в штыки все, что от него исходило.

— Не все, — возразила я. — Лишь то, что мне было известно. Но при чем тут твой двоюродный брат? Мы с ним только сегодня познакомились.

— Он слышал о тебе. Ты много сделала, и в городе об этом знают. — Она говорила тусклым, невыразительным голосом.

— Мне тоже не нужны пустые похвалы, Роз. Не могу понять, что я сказала или сделала такого, что могло бы произвести впечатление, будто я стою у тебя на пути. Черт! Я даже выложила двести пятьдесят долларов в поддержку твоей кампании. Для подрядчика это, может, и пустячок, но для меня — сумма! Что он тут вообразил, твой двоюродный брат?

Она положила руку на мою руку.

— Большое спасибо за то, что пришла сюда ради меня. Я знаю, чего тебе это стоило — деньги и вообще. — Она усмехнулась. — Мне тоже пришлось кое-что вытерпеть из-за этой вечеринки: косые взгляды, сплетни… Я знаю, о чем они думают: Бутс получает в свое пользование испанскую задницу, а взамен дает ей счастливый билет.

— Ну хорошо, так все-таки что же тревожит Шмидта? Что я подниму скандал? Разве я из Общества благонравия? Знаешь, Роз, я всерьез оскорблена. Как ты могла такое сказать? Даже подумать?

Она схватила меня своими мозолистыми пальцами.

— Нет-нет, Вик, пожалуйста, не воспринимай это так. Луис — мой младший брат, он всегда тревожится обо мне. А тут… кто-то сказал ему, что ты настроена против Бутса. И он забеспокоился. Я обещала ему поговорить с тобой, вот и все, гринго. [9] Гринго — так латиноамериканцы называют «истинных американцев». У Бутса, конечно, есть свои недостатки, я их прекрасно вижу. Но я могу его использовать.