Фруде Грюттен - Плывущий медведь

— И как к таким относиться? — спросил Тур. — Сегодня они сидят с тобой по одну сторону стола. А завтра — лыбятся с другой.

— Так он предатель? — спросил я.

— Не думаю. Может, просто из тех, что сидят с обеих сторон стола, и никогда не знаешь, чего от таких ждать.

У меня закружилась голова. Я медленно поднял стакан. Из пепельницы на кофейном столике заструился дым.

— Просто время такое, — продолжал Тур. — Черт возьми, плавающие цены, беспроводная связь, глобализация экономики. Уже не понимаешь, где правое, где левое, где правда, где вранье, где север, а где юг.

Тур загасил окурок. Встал и надел поварской костюм.

— Если директором стал социалист, а его правой рукой — профсоюзный лидер, это верный признак: лавочку собираются прикрыть, — сказал он.

Я спросил, верит ли он, что банкротство спланировали заранее.

— А ты — нет? Зачем им еще, скажи мне, холдинговые компании, адвокаты и мальчики для зачистки? — спросил Тур.

Незадолго до Рождества американские владельцы передали директору контрольный пакет акций и направили к нему Бобби Скотта из Нью-Джерси. Представитель братьев Коэн поселился в «Хардангер-отеле» и ничем особым как сотрудник не выделялся. Но говорят, что в барах он просадил в общей сложности триста тысяч крон. Скотт транжирил деньги и любил пользоваться услугами местных шлюх. Но каждый понедельник с утра он являлся в офис — чисто выбритым. Как-то на собрании он заявил, что у карбидной промышленности в Одде перспективы — на сто лет. А через четыре месяца комбинат разорился.

На лице Тура появилась ухмылка.

— Вот уж не думал, что скажу это, но как же, черт возьми, паршиво, что они закрыли комбинат. Конечно, из их труб летела чертова туча химического дерьма, но нашего дерьма, верно?

— В том-то и дело, что не нашего, — ответил я.

— В смысле?

— Это дерьмо принадлежало владельцам. Когда дело доходит до дележки, тебе и дерьма за так не отдадут.

— Ну да, — улыбнулся Тур.

Он посмотрел на стенные часы. Пора было открывать заведение.

— Тут много хороших людей, — сказал Тур, — но сейчас все зависит от политиков. А с этим сам знаешь как. Либо все будет хорошо, либо — к чертям собачьим.

— А где живет Артур Ларсен? — спросил я.

— У него квартира в Нюланне, — ответил Тур. — А зачем он тебе?

— Говорят, он по уши в долгах.

— Как это?

— Доигрался с финансовыми пирамидами.

— И кому же он должен?

— Говорят, Самсону Нильсену, хотя мало ли что говорят.

Я поблагодарил Тура за пиво и вернулся к машине. Солнце собиралось на закат и жгло мне глаза. На бульваре я увидел, как председатель коммуны идет, беседуя с одним из сомалийцев под объективами съемочной группы. Когда эта парочка неестественной походкой доковыляла до «Веселого угла», их попросили развернуться и пройтись снова. В Ласарон-парке сидел парень с ТВ-2, натянув на лицо вчерашнюю улыбку. Он давал автограф двум девушкам, одновременно разговаривая по мобильнику. Возле церкви журналист из «НРК», напялив на себя наушники и микрофон, брал интервью у нашего пастора. Тут же стояла и машина «НРК» с «тарелкой» на крыше и надписью на боку: «Ставьте на нас!»

По дороге в Йолло я, включив магнитолу, слушал проповедь пастора о милосердии. Но над долиной показался вертолет, и голос пастора пропал. В зеркало заднего вида я увидел у себя на хвосте «ауди». Попытался различить, не Самсон ли Нильсен за рулем. Вот ирония судьбы. Сначала я за ним шпионю. Потом — он за мной. У Бёгарда я свернул к обочине, а «ауди» пронеслась мимо, навстречу закатному солнцу. С рулем в моей машине всегда приходилось бороться, прежде чем повернешь. И мне это нравилось. Но на этот раз «вольво» казалась мне тяжелее обычного.

Отец ругался последними словами. За каждой упущенной возможностью следовала комбинация из крепких выражений. В обычных случаях он такого себе не позволял. Только когда смотрел футбол. В молодости кажется, что эти непристойности создают какую-то товарищескую атмосферу. И отец был словно не отец. А совсем другой человек, приятель, с которым мы смотрим футбол.

Я спросил, не хочет ли он посмотреть одну кассету. Отец ответил, что сначала хочет досмотреть матч. Ирландцы добились дополнительного времени и теперь штурмовали ворота Испании. И хотя сейчас у ирландцев не было Роя Кина, они могли закончить матч с потрясающим успехом. Я смотрел на экран, но все расплывалось перед глазами. С верхнего этажа спустилась мама. Обняла меня и спросила, что нового известно об Ирен. Отвела меня в сторонку и призналась, что боится.

— По-твоему, что произошло? — спросила мама.

— Ну конечно же она вернется, — сказал я.

— Я не понимаю. Ты думаешь, она уехала?

— Не знаю, мама. Но я уверен, что она появится снова.

Она погладила меня по руке и спросила, хочу ли я есть.

— Ты так похудел, — сказала она.

Я поблагодарил, но отказался и вернулся к телевизору. В дополнительное время, когда решался исход матча, Ирландия упустила столько шансов на победу. Полкоманды куковало на скамейке штрафников. Отец ругался. Комментатор в студии подвел итоги игры, и я сунул кассету в видеомагнитофон.

Отец смотрел любительскую запись с совершенно отсутствующим выражением. Совсем не так, как футбольный матч, когда весь ход игры отражался на его лице. На позе. На выборе бранных слов. А сейчас он сидел совсем тихо.

— Еще раз прокрутить? — спросил я, когда запись закончилась.

Он покачал головой.

Я молчал. Ждал, пока он сам прокомментирует то, что увидел. Он пошел к холодильнику и вернулся с двумя стаканами виски. Вручил мне один и снова сел. Молча. Я подумал, что отец пытается найти логику или систему в увиденном, понять значение нестыковок.

— Они разрушили всю Одду, — сказал он. — Разрушили всю Одду, а никому и дела нет.

Он сказал, что можно хоть сейчас взять телефонный справочник и вычеркнуть оттуда все компании, которых больше не существует. Все позакрывавшиеся офисы. Все съехавшие отсюда организации. Осталась лишь городская больница, но и это только вопрос времени. Отличный способ отделаться от города. Разрушать его понемногу. Отключать по чуть-чуть. Уничтожать по таким мелким кусочкам, что никто не заметит.

Отец выпил стакан до дна. Провел ладонью по губам и взялся двумя пальцами за переносицу.

— Откуда у тебя эта кассета? — спросил он.

— От Артура Ларсена, — ответил я.

Он кивнул так, будто это отлично ложилось в его систему.

— Вот так от дерьма и избавляются, — сказал он.

— Что?

— От дерьма, говорю, избавляются.

Он сказал, что слышал, что такое делали и в других городах. Владелец нарочно не дает развиваться производству, чтобы потом зарубить на корню предприятие. И еще до создания комиссии по банкротству распродает большую часть оборудования.