Ричард Пратер - Убить клоуна

— Застукает?

— Он убьет меня, если узнает, что я была здесь.

— Убьет?

— Я улизнула от него, ведь он и слышать не хочет о моей театральной карьере. Но я придумала целую сценку, все отрепетировала. — Она уже начала свой номер, но ее театр нисколько не был похож на балтиморский. — Я и название придумала для своего танца, — продолжала она, — «Танец совокупления». Или это слишком вульгарно?

— Детка, это ничуть не грубее того, чем торгуют на Ла-Бреа. Но, видимо, именно это и нравится публике?

Она не ответила. Покачивая бедрами, она двигалась по комнате, потом, заведя руки за спину, расстегнула длинную «молнию» и начала снимать свое оранжевое платье. Не забывая при этом вилять бедрами...

— Нет, — взмолился я, — нет, не надо...

— Что такое? Не надо? Почему?

— Понимаешь, я... совсем забыл. Дело в том, что все места заняты. Для новых... девушек мест нет.

— Но это займет не больше минуты. Я уже начала, и, может, вы вспомните меня, когда появится место. — Она захихикала, как девчонка, которую пощекотали.

— Все это ни к чему... — начал я.

— Я придумала весь танец, — говорила она, не слушая меня и не останавливаясь ни на секунду, — придумала даже себе псевдоним: Вава. Это будет моим новым, сценическим именем.

— Вава?

— Да. Правда, красиво? Такое звучное, страстное... Я и фамилию придумала — Вуум!

— Слушай, с тобой все в порядке?

— Конечно!

— Но ты же сказала «вуум» или что-то очень...

— Это же у меня фамилия такая — Вуум!

— С ума сойти! Но ведь не Вава Вуум!

— Именно так. Разве не красиво?

— Господи помилуй! Но все же не Вава Вуум, — повторил я, не веря своим ушам. — Послушай, это еще хуже, чем Яки, японская танцовщица. Разве это имена? Да, Суки. Суки Яки. Черт знает что!

— Я придумала сама.

— Верю. Слушай, пора кончать...

Она не обращала на меня никакого внимания. Испустив высокий, пронзительный вопль — «Уи-и-и-и-и-и!» — не останавливаясь ни на минуту и двигаясь все быстрее, она, очевидно, спешила закончить танец до появления дружка, который «застукает» ее — или, вернее, нас — и прикончит ее, а скорее всего — нас.

— Нет, — твердо заявил я, — пора прекратить все это.

— Уи-и-и-и-и!

Плевать она хотела на мои слова. И меня нисколько не удивило, что она уже избавилась от своего оранжевого платья и от розовой нижней юбки, а теперь, не переставая раскачивать бедрами, подбросила вверх туфельки на высоких каблуках, за ними последовали нейлоновые чулки, очевидно державшиеся на невидимых подвязках, и она осталась только в розовых нейлоновых трусиках и вульгарном розовом нейлоновом бюстгальтере, отделанном рюшками, такой фасон называют «бред сумасшедшего», что-то вроде этого.

Честно говоря, на нее стоило посмотреть. Но с учетом сложившихся обстоятельств я не мог позволить себе увлечься открывающейся перспективой, и слава богу! — иначе что со мной стало бы, когда она закинула руки за спину, нащупывая застежку бюстгальтера и еще более страстно извиваясь всем телом. Но я сурово приказал:

— Прекрати немедленно!

Однако мой суровый тон не производил на нее ни малейшего впечатления. Она наконец справилась с застежкой, выпуклые чашечки бюстгальтера заскользили ниже, ниже...

— Послушай, тебе пора остановиться. Не думаешь ли ты...

Розовое облачко, соскользнуло и упало на пол. Теперь она металась по комнате, делая резкие пассы руками и повторяя: «Вава Вуум! Вава Вуум!» — а затем истерически завизжала: «Уи-и-и-и-и!»

— Уи-и-и, — повторил я, чувствуя себя круглым идиотом.

Ее белокурые волосы распустились; взмахнув руками, она откинулась назад, пальцы ее теребили розовые нейлоновые трусики.

— Вава Вуум! — выкрикнула она. — Уи-и-и-и! Уи-и-и-и-и-и!

Конечно, в другое время и при других обстоятельствах я наверняка услышал бы звуки, доносившиеся из коридора. Звуки шагов. С каждой секундой шаги приближались. Но я ничего не слышал. Просто не слышал. Опять меня подвела ахиллесова пята. Эта блондинка откровенно предлагала себя, и хоть я не верил, что она зайдет так далеко, но ее розовые нейлоновые трусики начали спускаться — то ли для того, чтобы доказать полную преданность театру, то ли для того, чтобы старина Салли вспомнил о ней, когда у него освободится тепленькое местечко.

Но когда считаные секунды отделяли блондинку от кульминационного момента ее танца, когда она, без умолку, высоким, пронзительным голосом, выкрикивала свое «Уи-и-и-и-и!», а трусики рывками спускались вниз, дверь с треском распахнулась.

Здоровенный парень ввалился в комнату и заорал диким голосом:

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Это был Фарго.

Взглянув на блондинку, он мгновенно оценил обстановку, равно как и ее неестественную позу: она стягивала с себя трусики, наклонившись вперед и выпятив зад, и в этой позе застыла на месте. И если в первую секунду он выпучил глаза, то сейчас они просто полезли на лоб.

— Дет-ка, что, черт возьми, про-ис-хо-дит? — заревел он, как раненый бык.

Блондинка не пошевелилась, только перестала стягивать трусики, попытавшись потихоньку вернуть их на прежнее место, но делала это слишком нерешительно, хотя, с другой стороны, она оказалась в столь затруднительном положении, что не имело значения, с какой скоростью она их натянет.

— Ох, милый, ты все испортил, — произнесла она жалобным голоском.

«Что верно, то верно», — подумал я с сожалением.

Блондинка выпрямилась, натянув все-таки трусики, что мне показалось совсем не лишним, и затем, выпятив грудь и не спуская глаз с Фарго, плаксивым голоском заныла:

— Ох, милый, ты мне ничего не позволяешь.

— Ну ты даешь, — ответил он недовольно, качая головой. Мельком взглянув на меня, он снова обратился к блондинке. — Малышка, — произнес он голосом, в котором явственно слышалось страдание, — когда, наконец, ты покончишь со своими бредовыми идеями о карьере в шоу-бизнесе? — И со словами: — Пошли, детка, вся компания ждет тебя, — он повернулся и направился к двери.

И вдруг остановился.

Он не просто остановился. Он застыл на месте. Он подергивался и дрожал, как собака, почуявшая дичь. Несколько секунд он стоял в нерешительности, потом медленно обернулся.

— Нет, — пробормотал он, — не может быть.

Я понял, что, несмотря на пуленепробиваемую толщину его черепа, до Фарго наконец дошло, что верзила в красном берете и с сигарой в руке, с разинутым ртом взиравший на проделки его красотки, совсем не тот большой простофиля, за которого он его принял.

Он забормотал себе под нос, качая головой из стороны в сторону, как железнодорожный семафор:

— Нет, не может быть. Наверняка ошибаюсь. Это не он. Бред какой-то, он не должен быть здесь. — Бормотание на секунду затихло, но голова продолжала раскачиваться: ее хозяин не знал, что предпринять. — Я схожу с ума. Мы с малышкой одни, здесь никого нет. Точно. У меня крыша поехала.