Фредерик Дар - Убийца (Выродок)

Но он уже не слушал. Все его внимание было обращено на рану.

— Ее нужно немедленно везти в больницу! — объявил он. — Я позвоню, чтобы прислали «скорую».

— А что, плохо дело?

— Хуже не бывает…

Я внезапно стал весь холодный, как ледышка.

— Неужели помрет?

— Пуля насквозь пробила ей основание черепа. Это просто чудо, что она до сих пор жива.

Я судорожно сцепил пальцы.

— Скажите, но, может быть, ее еще можно починить? Ну, какими-нибудь там переливаниями, пересадками…

Он покачал головой.

— Нет, ничего уже не поможет.

— Вы уверены в своем диагнозе?

— К сожалению, да.

Тон, которым он это произнес, был для меня не менее мучителен, чем сами слова.

Я посмотрел на Сказку… Она, казалось, понимала, о чем говорят. Глаза ее были открыты, и в них блестели слезы. И внутри у меня словно что-то закричало, но крик этот так и не смог вырваться наружу.

Ее губы зашевелились. Я наклонился и услышал ее шепот:

— Не бросай меня…

И вдруг я заорал гулким голосом, от которого задрожали стекла:

— Нет, Сказка, я тебя не брошу! Не бойся, не брошу никогда!

Врач попятился; служанка застыла с тряпкой в руке.

— Но… — пробормотал эскулап.

— Что?

Он шагнул к телефону, висевшему на стене у лестницы.

— Я позвоню в больницу.

Тогда я вытащил револьвер.

— Стойте!

Он обернулся и увидел оружие. Баба начала повизгивать; этот визг противно царапал мне барабанные перепонки. Я подошел к ней и жестоко врезал ей по роже. Она взвизгнула еще разок, но уже гораздо тише, и повалилась без чувств. Вставная челюсть наполовину вылезла у нее изо рта.

Молодой костоправ сразу утратил свои замашки будущего гран-патрона.

Я шагнул на него, подняв ствол револьвера. Револьвер, кстати, мог уже не действовать, хотя пробыл в воде совсем недолго.

— Ладно, доктор, хватит ломать комедию. Я преступник; моя шкура ценится сейчас дороже крокодиловой, и я намерен ее защищать. Я пробуду здесь до наступления темноты. Ведите себя спокойно, и все будет хорошо. Иначе завтракать будете уже на небесах. Ясно?

Он обреченно кивнул.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Для начала надо убрать отсюда вашу старую кошелку. У вас тут есть погреб, который закрывается на замок?

— Да.

— Тогда помогите мне ее туда оттащить.

Я повернул ключ в замке входной двери, продолжая угрожать ему пистолетом; впрочем, я был совершенно уверен в его покорности. Такие, как он, борются разве что с холерой, но уж никак не с вооруженными бандитами.

Он взял старуху под мышки, я — за ноги, и мы спустились в подвал. Там были винный и угольный погреба; в последнем не было окошек, так что я уложил бабу на кучу антрацита и на прощание долбанул ее рукояткой револьвера по башке. Послышался хруст. Лицо врача, освещенное электрической лампочкой, страшно побледнело, По обе стороны от его носа стекали капли пота.

— Вам я тоже рекомендую эту форму анестезии, — проворчал я. — Очень эффективно: до завтра она даже не вспомнит, как ее зовут.

— Но вы, похоже, проломили ей череп! — воскликнул он, движимый чувством профессионального долга.

— Ну так сделаете трепанацию: заодно и руку набьете. Она уже в таком возрасте, что не беда, если и загнется…

Я силой вытолкал его из подвала и с грохотом задвинул засов.

— Пошли наверх.

Он был ни жив ни мертв.

Когда мы снова оказались рядом со Сказкой, я схватил его за халат.

— А теперь слушайте внимательно, дядя. Вы поняли, с кем имеете дело, да? Так что не пытайтесь меня обмануть. Сейчас мы с вами займемся девушкой… Несмотря на все ваши слова, я не верю, что ей уже ничем не помочь.

Он попытался изложить мне причины своего пессимизма, но я жестом велел ему замолчать.

— За работу! И поторопитесь! Если она к ночи умрет, я вас уничтожу!

Это сразу придало ему усердия. Мы перенесли Сказку на смотровой стол в его кабинете, и он принялся ковырять в ране пинцетом.

Я со сжавшимся сердцем смотрел на эту варварскую процедуру. Мне тяжело было видеть свою девочку калекой.

Она слабо вскрикнула от боли, и я отвел глаза. Я изувечил за свою жизнь стольких людей, но не мог видеть, как страдает Сказка. Меня мутило от вида ее крови.

— Скорее, док. Если вы ее спасете, то получите очень много денег. У меня их полные карманы, понимаете? Я очень выгодный клиент… Только вылечите ее!

Он повернулся ко мне.

— Ничего другого я и не желаю. Если бы только это было в моих силах…

— Пуля осталась в ране?

— Нет, вышла, но по дороге наделала много бед…

Он наложил Сказке на голову толстую замысловатую повязку. В ней она была похожа на тех монахинь, которых обычно рисуют в церковных книгах.

Потом врач установил капельницу и вставил девушке в вену иглу с резиновой трубкой.

— Это все, что я могу сделать. И еще разве что укол для поддержания сердечного тонуса.

Мы долго сидели молча, не зная, что теперь делать и что сказать. На помощь нам пришел телефонный звонок. Я жестом велел врачу следовать за мной и поднял трубку, направив на парня револьвер.

— Алло? — проговорил я.

— Доктор Обуэн? — спросил женский голос.

— Нет, — ответил я, — доктору пришлось внезапно уехать: у него скончался отец… Если у вас срочное дело, обратитесь к кому-нибудь из его коллег.

Женщина пробормотала что-то неразборчивое и повесила трубку, Я позвонил в службу отсутствующих абонентов, назвался доктором Обуэном, наплел, что у меня загнулся папаша и попросил сообщить об этом всем пациентам, которые позвонят в течение дня…

Это был лучший способ отгородиться от телефона, не обрывая проводов. Врачам звонят часто, и о неисправности сразу узнали бы на телефонной станции.

— Прошу прощения за то, что похоронил вашего уважаемого папочку, — сказал я Обуэну.

Он пожал плечами и равнодушно ответил:

— Ничего: я сирота.

К тому времени, когда мы вернулись в его кабинет, лицо Сказки (по крайней мере, так мне показалось) слегка порозовело, а дыхание сделалось ровнее… Я осторожно взял ее запястье и почувствовал под своими грубыми пальцами пульс, бьющийся в панике перед неминуемой смертью.

— Нет уж, — прохрипел я, — я не желаю, чтобы она подыхала!

Врач, не глядя на меня, спросил:

— Значит, вы ее любите?

Его вопрос удивил меня.

— Это вас шокирует?

— Нет, просто удивляет…

Он слабо, едва заметно улыбнулся:

— Вас трудно вообразить в роли Дон Жуана… Дело тут не во внешности: вам недостает хороших манер…

Его нравоучения, да еще сказанные в подобную минуту, разозлили меня.

— Дурак ты! — рявкнул я, надвигаясь на него. — Да ты хоть знаешь, что такое любовь? Хоть одной бабе понравилась твоя поганая рожа, которой только говнопровод затыкать?!

Он испугался. Под глазами у него обозначились темные круги… Меня так и тянуло заткнуть ему глотку навсегда; удержало меня лишь то, что он еще мог оказаться полезен Сказке.