Дэн Хаон - Жду ответа

Сдернула с «мазерати» брезент, села на водительское сиденье, желая бы знать, как запустить мотор, соединив провода. Как было бы замечательно, если б Джордж Орсон вернулся и обнаружил пропажу любимого «мазерати», получив хороший урок; приятно представить его выражение, когда он увидел бы ее в машине, уже в темноте выезжающей на дорожку…

Она все еще фантазировала на эту тему, когда Джордж Орсон остановил рядом старый «форд-бранко». Удивленно взглянул, открыв дверцу, — почему снят брезент с «мазерати»? — но, увидев ее за рулем, встревожился, сильно ее обрадовав.

— Люси? — сказал он.

На нем были джинсы и черная футболка, совершенно неописуемая — таково его представление о подобающей в здешних местах одежде, в которой он, надо признать, не выглядит богачом. Не выглядит даже школьным учителем: небритый, с отросшими волосами, с подозрительно окаменевшей челюстью — настоящий злодей средних лет. Она мимолетно вспомнила отца своей подружки Кейли, который развелся с ее матерью, жил в Янгстауне, слишком много пил, однажды возил их, двенадцатилетних, в парк развлечений на Седар-Пойнт. Он вспомнился ей на автомобильной стоянке, привалившийся к капоту своей машины, куря сигарету, пока они подходили, когда она опасливо обратила внимание на его мускулистые руки, уставившиеся на нее глаза и подумала, не разглядывает ли он чуть проклюнувшиеся груди.

— Люси, что ты тут делаешь? — повторил Джордж Орсон, и она твердо на него взглянула.

Конечно, настоящий Джордж Орсон еще здесь, внутри, если отмоется начисто.

— Собираюсь завести машину, угнать, уехать в Мексику, — сказала Люси.

И лицо его стало знакомым лицом Джорджа Орсона, того самого Джорджа Орсона, которому нравится ее сарказм.

— Милая, — сказал Джордж Орсон, — я просто быстренько смотался в город, и все. Надо было кое-что прикупить, приготовить тебе вкусный ужин.

— Не люблю, когда меня бросают, — сурово сказала Люси.

— Ты спала, — сказал Джордж Орсон. — Будить не хотелось.

Он провел рукой по волосам — действительно понял, что выглядит неопрятно, — дотянулся, открыл дверцу «мазерати», забрался на пассажирское сиденье.

— Записку оставил, — сказал он. — На столе на кухне. Видно, ты не заметила.

— Нет, — сказала она. Они помолчали, и она ничего не могла поделать с медленно разливающейся в груди пустотой одиночества после конца света и схватилась за руль, будто куда-то ехала.

— Не хочу здесь одна оставаться, — сказала она.

Они взглянули друг на друга.

— Извини, — сказал Джордж Орсон.

Он накрыл ее руку ладонью, она ощутила гладкое пожатие — в конце концов, он, вероятно, остался единственным в мире, кто ее действительно любит.

Когда Хейден еще не убедился, что телефон Майлса прослушивается, когда им с Майлсом только перевалило за двадцать, он звонил довольно регулярно. Раз в месяц, иногда чаще.

Телефон верещал среди ночи. В два часа. В три. «Это я, — говорил Хейден, хотя кто это еще мог быть в такой час. — Слава богу, наконец-то ты трубку взял, — говорил он. — Ты должен мне помочь, я заснуть не могу».

Порой он развивал и перерабатывал прочитанную статью о психических феноменах, перевоплощении, прошлых жизнях, спиритуализме. Обычное дело.

Порой назойливо и многословно вспоминал их общее детство, пересказывал события, которые Майлс совершенно не помнил — события, которые, по его мнению, Хейден наверняка выдумал.

Но с ним не поспоришь. Если Майлс высказывал замечания и сомнения, Хейден с легкостью переходил в наступление, воинственно защищался — и кто знает, что будет дальше. Однажды они жарко заспорили над его «воспоминаниями», и Хейден бросил трубку, после чего не звонил больше двух месяцев. Майлс был сам не свой. Впрочем, тогда он верил, что отыскать Хейдена — дело времени; со временем его отловят или еще как-нибудь заставят вернуться домой. Воображал, как его успокоят, может быть, накачают лекарствами, и они заживут вдвоем в маленькой квартирке, мирно играя в видеоигры по возвращении Майлса с работы. Организуют совместное предприятие. Сам понимал, как это смешно.

И все-таки, когда Хейден в конце концов объявился, Майлс держался в высшей степени примирительно. Испытал такое облегчение, что мысленно поклялся никогда не противоречить Хейдену, что бы тот ни говорил.

Было четыре часа утра. Майлс сидел в кровати, крепко стиснув трубку, с быстро бьющимся сердцем. «Скажи только, где ты, — сказал он. — Никуда не уезжай».

«Майлс, Майлс, — сказал Хейден. — Как я рад, что ты волнуешься!»

И объявил, что живет в Лос-Анджелесе, в собственном бунгало за бульваром Сансет в Силвер-Лейк. «Не найдешь меня, если приедешь, — но если тебе от этого легче, здесь я и живу».

«Легче», — сказал Майлс, записывая на желтом липком листочке из пачки на тумбочке «Сансет б-р» и «Слв. — Лейк».

«Мне тоже, — сказал Хейден. — Ведь ты единственный, с кем я реально могу говорить, знаешь? — Майлс услышал долгий выдох, вероятно после затяжки косячком. — Ты единственный в мире, кто еще меня любит».

Хейден часто размышлял об их детстве — верней, о своем, ибо Майлс фактически не помнил ни одного события, которыми он одержимо интересовался. Но держал при себе возражения и оговорки. Брат впервые ему позвонил после ссоры, и Майлс молчал, пристально глядя на липкую бумажку, пока Хейден шел дальше.

«Я часто думаю о мистере Бризе, — говорил он. — Помнишь?»

Майлс заколебался.

«Н-ну…» — сказал он, и Хейден нетерпеливо фыркнул.

«Гипнотизер, помнишь? — сказал он. — Довольно близко дружил с мамой и папой, постоянно присутствовал на вечеринках. По-моему, одно время встречался с тетушкой Элен».

«Угу, — несогласно промычал Майлс. — И его фамилия Бриз?»

«Возможно, сценический псевдоним, — сказал Хейден. Голос стал глухим, напряженным. — Боже, Майлс, ты ничего не помнишь. Никогда ни на что не обращал внимания, правда?»

«Пожалуй», — сказал Майлс.

Согласно Хейдену, предполагаемый случай с мистером Бризом произошел на очередной вечеринке, которые устраивали их родители. Было поздно, перевалило за полночь, Хейден спустился на кухню в пижаме, не в силах заснуть, вспотев на верхней койке, где на него с потолка дул теплый вентилятор, — в любом случае проснулся от музыки, смеха, гула взрослых голосов, доносящихся из-под досок пола, проникших в его сны. Что касается Майлса, то он мирно спал на нижней койке. Как обычно, бесчувственно.

Им обоим, Майлсу и Хейдену, было по восемь лет, но они были маленькие для своего возраста, и, когда симпатичный серьезный Хейден пил на кухне воду, мистер Бриз поднял его и поставил на стул.

«Скажи, малыш, — сказал мистер Бриз низким тихим голосом, — ты знаешь, что такое криптомнезия?»