Дэн Хаон - Жду ответа

Почему он не проявил настойчивость? Почему не ворвался в дверь, не уселся вместе с бедной девочкой, объяснив ей, кто он и кто такой Хейден?

Можно было помочь ей, думал он. Можно было спасти ее.

Вновь перевел взгляд на свои руки. Даже у близнецов не совпадают отпечатки пальцев и линии на ладонях, и он на мгновение подумал сообщить Лидии об этом факте, сам не зная зачем.

Сначала Лидия попробовала обратиться к властям. Но они не особенно интересовались и не сильно помогали.

Затем пришла очередь частных детективов.

— Но это очень дорого, — призналась она. — Я не богата и в любом случае не сумела отыскать блестящий талант. Они просто шли по одному глухому следу, потом по другому, требовали с меня почасовую оплату плюс суточные и ни к чему не приходили. Не приходили к вашему брату.

На детективов ушли — я не знаю — сотни, тысячи долларов, и все они возвращались ко мне со смехотворными результатами. Почтовый ящик в Седоне, штат Аризона. Полинговая интернет-компания в Манада-Гап в Пенсильвании. Заброшенный мотель в Небраске. Потом одному детективу понадобились деньги для проверки кое-каких «международных связей», как он выражался. Эквадор. Россия. Африка.

Должно быть, на какое-то время я убедила себя в продвижении. Будто приближаюсь к цели, несмотря на то…

Она устало скупо улыбнулась, и Майлс кивнул.

— Да, — сказал он.

Ему хорошо знакома усталость, которая наваливается через несколько лет. Стремление найти Хейдена требует особой выносливости, терпения, внимания к мельчайшим деталям, которые, может быть, ничего не дадут; дотошности картографа, вычерчивающего береговую линию, которая вьется, вгрызается в горизонт, никогда не кончаясь.

Порой вспоминается осень после смерти отца. Хейден увлекался тогда иррациональными числами, числами Фибоначчи, золотым сечением, чертил треугольники, рисовал раковины наутилуса, дотошно заполнял страницы блокнота бесконечным разложением золотого сечения на десятичные дроби.

Майлс тем временем в первом семестре счел алгебру почти невыносимой. Смотрел на уравнения и не улавливал никакого значения, ничего, кроме паучьего шевеления во лбу, словно цифры превращались в копошащихся в мозгу насекомых. Сидел, сердито таращился на задачи или, хуже того, принимался решать, и его вычисления как-то необъяснимо шли по ложному пути, и какое-то время он верил, будто найдет в конце концов способ, потом обнаруживал, что х в действительности не равен 41,7. Нет, х равен –1, хотя он не имеет понятия, как такое возможно. Сидя каждый вечер за уравнениями, он испытывал небывалую усталость, от которой мозги со временем расползаются в кружево из тонких, почти невесомых нитей.

«Ох, я тебя умоляю, — говорил Хейден, тихонько забирал листок и снова показывал, как это легко. — Ты просто младенец, Майлс, — говорил Хейден. — Будь повнимательнее. Очень просто, если идти шаг за шагом».

Но Майлс к тому времени часто почти доходил до слез. «Не могу, — говорил он. — Не могу правильно рассуждать».

Позже, пустившись на поиски Хейдена, он вспоминал о том разочаровании, ощущении тщетности своих попыток. И видел то же самое на лице Лидии Барри.

Лидия легонько пробежалась пальцами по волосам, критически взглянула на свой стакан, пустой, за исключением ломтика лайма, свернувшегося на донышке в позе зародыша. Она чуть опьянела, по мнению Майлса, выглядела уже не столь утонченной и горделивой. Прическа утратила прежнюю скульптурную форму, несколько прядей обвисли. Когда подскочил неуловимый бармен с забранными в конский хвост волосами, спросив, не желает ли она еще выпить, Лидия кивнула. Майлс все сидел за пивом.

Бар был темный, без окон, внушая приятное ощущение ночи, хотя снаружи все еще светило солнце.

— Забавно, — сказала Лидия, мрачно глядя сначала на салфетку, потом на вновь налитый стакан, поставленный перед ней. — Честно, по-моему, я потратила на детективов тридцать тысяч долларов и какое-то время думала, что продвигаюсь, потому что не хотела верить, будто все это попусту.

— Не знаю, — сказала она и вздохнула. — Пожалуй, могу понять, почему Рейчел ушла и больше никогда со мной не общалась. Могу понять, почему не хочет со мной разговаривать. Я наговорила ей много грубостей, когда она не явилась на похороны матери. Сказала то, о чем теперь жалею.

Но она не общается и с нашей сестрой Эмили. И с тетей Шарлоттой. Понимаю, она была страшно несчастна, возможно, так убита смертью матери, что не смогла смириться.

Но кто вот так бросает семью? Кто считает, что можно все бросить, создать себя заново? Как будто можно просто вычеркнуть часть жизни, которая больше тебе не нужна.

Иногда я думаю: что ж, таково современное общество. Такими в наши дни стали люди. Мы не ценим связи.

Она в него вгляделась, вся ее сдержанность первых минут встречи улетучилась. Возникла какая-то опасная атмосфера, пугающая своей тяжестью.

— Я сама кое-чего натворила, — сказала она. — Спала с мужчинами, с которыми после больше не разговаривала. Однажды бросила работу. Ушла в пятницу, не позвонив, не сказав боссу, что ухожу, вообще ничего. Просто больше не вернулась. Однажды сказала одному коллеге, будто училась в Уэллсли [41] Имеется в виду престижный частный гуманитарный колледж высшей ступени для женщин в Уэллсли, пригороде Бостона. — должно быть, старалась произвести впечатление, — и когда он принялся расспрашивать о своих знакомых, закончивших колледж, поддакивала, будто их знаю. Потому что хотела ему понравиться.

— Но никогда не исчезала, — сказала она. Стиснула стакан, накрашенные ногти и кончики пальцев сплющились и побелели. — Никогда не скрывалась, чтоб никто меня не отыскал. Это слишком, правда? Разве это нормально?

— Нет, — сказал Майлс. — По-моему, ненормально.

— Спасибо, — сказала она. Собралась, выпрямилась, разгладила ладонью перед блузки. — Спасибо.

Возможно, она такая же сумасшедшая, как он сам, думал Майлс, хотя не был уверен, что эта мысль утешает. Возможно, по всему миру рассеяны люди, которым Хейден испортил жизнь, которые составляют клуб, сеть, перекрещивающую всю карту, — кто знает, сколько их? Влияние Хейдена расширяется наружу, как ряд Фибоначчи, который он всегда приводил в пример: 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89 и так далее. [42] Числа в так называемых рядах Фибоначчи представляют собой сумму двух предыдущих.

Тем временем Лидия Барри прижала ладонь ко лбу и закрыла глаза. Майлс подумал, что она, может быть, задремала. Он и сам собирался поспать. Устал, так устал, столько часов за рулем, столько часов дневного света, размышлений, размышлений.

Но тут Лидия подняла голову, прошептала:

— Думаете, она еще жива?