Владислав Виноградов - Генофонд нации

Стреляному было плевать на ее моральный облик. Артура Николаевича привлекали внешние параметры девицы. Высокая грудь и крутые бедра при осиной талии составляли ее основные достоинства. Да еще эти косички, расплетать и заплетать которые неожиданно стало любимым занятием хозяина ночного клуба «Клозет», как, впрочем, и другого движимого и недвижимого имущества, включая эту девушку, годившуюся ему во внучки.

Он не знал ее имени. Да и не хотел его знать. С нее достаточно было псевдонима, как, почитай, всю жизнь обходился псевдонимами сам Артур Стреляный.

Это пошло с армии, где он числился в дивизионном особом отделе как Павка. Старший лейтенант-«особист» привлек его к сотрудничеству, объяснив, сколь почетно и ответственно информировать органы о жизни подразделения, когда международный империализм плетет паутину идеологических диверсий, чьей добычей становятся слабые духом меркантильные уроды.

«И, между прочим, старлей оказался прав» – подумал Артур Николаевич, заплетая 34-ю по счету косичку Бантика.

Чтобы невинное дитя не скучало, он поставил в видак порнушку. И девчушка уже недвусмысленно ерзала у него на коленях.

С отличными характеристиками – «особист» позаботился – Павка на ура был принят в среднюю школу милиции. Управление особых отделов КГБ СССР по Приволжскому военному округу передало его коллегам – территориалам. «Старший брат» всегда стремился быть в курсе того, как и с кем живет, чем дышит советская милиция. Поэтому по выпуску Павка остался в Саратове, получив назначение сразу в ГУВД.

На этом этапе негласного сотрудничества Павка перекрестился в Аллу. Нет, он не сменил сексуальную ориентацию. Но работать в среде профессионалов – все равно что босиком ходить по углям. Повышенная степень конспирации, обеспечиваемая женским именем в качестве псевдонима, была очень кстати.

На пенсию Стреляный увольнялся подполковником милиции. Мог бы еще скакать по служебным ступеням, но хотелось пожить и в свое удовольствие. Благо материальная база для этого была создана.

Все переменил август 91-го. Отдыхать стало рано, требовалось заново делать карьеру и деньги.

Деньги!

Алла мирно почила в прошлой исторической эпохе. От нее в КГБ не осталось даже «корок». Это оказалось возможным благодаря тотальному демократическому террору против органов и дружеским отношениям с тогдашним руководителем Аллы.

И вот он – сладкий воздух свободы! Демократия! Гласность! Но главное – возможность по-легкому срубить капусты. Однако очень быстро Стреляный убедился, что при новой власти иметь заступников и связи в органах еще важнее. И он сделался Крученым…

Вот такие этапы боевого пути. Три линии жизни, сплетенные в одну судьбу, как прядки волос – в тугую косичку. Если завтрашняя операция с американским «бобром» пройдет успешно, Крученый получит через него выход на Штаты, чей теплый климат и деловой размах его давно привлекали. Если сорвется, – то и на этот случай у Крученого есть отмазка: он же сообщал куратору о передаче наркотиков! Естественно, только в общем, легко такая информация не дается, но…

Мобильный телефон пропиликал первые ноты фуги Баха. Крученый-Стреляный нехотя взял трубку с журнального столика. Но то, что он услышал в мембране, – его насторожило. Назар отменял завтрашнюю встречу, чего прежде никогда не случалось! Более того, в голосе опера уловил Крученый непривычно уверенные, как бы торжествующие нотки. А с чего бы, спрашивается, ему радоваться в два часа ночи при зарплате в триста долларов, двух детях и приличном долге за машину?

Тут было о чем подумать. Но тем и отличался Артур Николаевич, что думал он, как правило, уже на ходу, не откладывая решение в долгий ящик. Анализ ситуации, решение и действие – они совпадали по времени, сплетались воедино, словно пряди волос в не доплетенной тридцать пятой косичке Бантика.

Он столкнул девчонку как надоевшую кошку. Не выпуская трубку мобильного телефона, несколько раз быстрыми шагами пересек кабинет. Остановил взгляд на чеканном эфесе шпаги над камином. И сумел-таки уговорить Назара перенести встречу не на завтрашний вечер, а на сегодняшний. На сейчас.

– Подъезжай ко мне на огонек. Есть чем поделиться…

Крученый – Стреляный был профессионалом и всегда имел оперативно-значимую информацию. Для начала он ее и выложил, а спустя три четверти часа знал все, что хотел сам узнать. Нет, Назар не нарушал присяги, не преступил ни одного из карающих параграфов многочисленных приказов, инструкций, должностных обязанностей. Но его агент имел за плечами четверть века конспиративной работы, а Назар только пять лет служил в органах.

Их беседа напоминала бой на шпагах опытного мастера и неуклюжего новичка. Стремительный зондаж наводящих вопросов, легкие уколы самолюбия, обманные финты и, наконец, глубокие выпады вопросов проверочных, выполнявшие роль контрольного выстрела.

Напоследок Крученый вручил Назару пакет с конфетками-шоколадками для его отпрысков, где была и затейливая бутылочка розового критского вина, обожаемого половиной опера. После этого, тяжело шагая по ступеням лестницы из красного дерева, Крученый вернулся в кабинет. Угли камина бросали мягкий отблеск на прикорнувшую в кресле звезду стриптиза. Глубокий сон как бы вернул ей невинность. Да еще эти косички…

Крученый понял, что стареет. Сентиментальность, мать ее ети! И больше не тянет рисковать. Сегодня он опять прошел у края пропасти.

Иван Гайворонский долго не отвечал на звонок. Наконец, его голос прозвучал в мембране – недовольный:

– Ну, кому не спится в ночь глухую?

– Сбавь обороты, Ваня, – посоветовал Альберт Николаевич. – И сейчас, и на утро. Наша с тобой… партия в теннис отменяется.

Гайворонский мгновенно сменил тон:

– Переносится? Вы хотели сказать – переносится по времени?

– Отменяется.

– Но…

– Я повторяю: отменяется вообще. Это не наш с тобой тур вальса.

– Но почему!

– Потому что я узнал: противник нам не по зубам. Срежемся на первой же подаче.

– Менжуешься, Артур Николаевич?

– Потому что есть причина! – с нажимом сказал Крученый. – Все на этом, я вывожу из игры свою… команду поддержки.

Гайворонский молчал. Убито молчал. Глухо.

– Не всякое яблоко можно сорвать, – утешающе сказал Крученый. – Висит груша – нельзя скушать, потому что это тетя Груша повесилась.

– А из какой команды эти вот ребята, которые нам якобы не по зубам? – после долгой паузы спросил Иван Гайворонский.

– Из нашей с тобой бывшей команды, из «Динамовской», – сказал майору отставной подполковник. – Усекаешь?

И тот ответил:

– Да…

Стреляный, он же Крученый, а до того Алла и Павка, действительно начал сдавать, этот хитрый мент, слуга множества господ, но в первую очередь древнего божества Маммоны. Он постарел, Артур Николаевич, иначе обязательно понял бы, что «да» Гайворонского не похоже на однозначное «есть!», и таит в себе угрозу неповиновения.