Владислав Виноградов - Генофонд нации

Домашний телефон Людмилы тоже не отвечал. Длинные гудки окончательно испортили настроение. Улететь из Саратова, не попрощавшись с Дочкой, было бы верхом невежливости. Впрочем, вежливость здесь ни при чем. Вадим с прискорбием сознавал, что слишком близко подпустил к себе эту женщину, чтоб ей провалиться!

И ему – вместе с ней! Токмаков вспомнил о подвале. Да, тир – уютное местечко для любящих сердец. Надо обязательно наведаться туда перед уходом.

Напарника Вадим обнаружил за экраном монитора. Неутомимый Непейвода пытался что-то еще выудить из компьютерной сети Стена-банка.

Неожиданный итог секретной утренней операции силовых монстров Саратова его не сильно удивил:

– Надеюсь, ты не мечтал разом одолеть всю международную наркомафию? Утешься достигнутым, мой друг. Представь, с какими рожами сейчас эта мафия соображает, кто их так красиво вломил.

– Моя рожа едва ли лучше, – самокритично признал Вадим Токмаков. – Потому что в данный момент я мучительно соображаю, кто же нас-то вломил. И тоже, заметь, красиво.

– В смысле?

– Да инспекция налоговая… Я уже поинтересовался: не было у них по плану этой проверки! Один наш с тобой коллега дал наводочку и обещал прикрытие.

– Гайворонский? – не отрываясь от экрана, спросил Непейвода.

– Нет. Но один молодой оперок из его отдела.

– Вот у него и спроси, какого хрена именно сегодня он намылился проверять ларьки чужими ручками? – резонно посоветовал Непейвода. – Возможно, у Гайворонского неважно с показателями, и он решил таким образом лакирнуть статистику… Вот сволочь!

– И ты так считаешь?

– Что я считаю? – пробормотал Непейвода, не переставая щелкать клавишами компьютера. – Я не понимаю, почему не открывается этот сволочной файл! Ведь только вчера было все нормально…

– Послушай, ты еще не знаешь, что было на диске Костомарова, который я передал Фефелову?

– А почему я это должен знать? Спросишь у самого Андрея. Он, кстати, передал, что генерал Калужный ждет нас у себя в Главном управлении в четыре часа. Это, понимаешь, приказ, а не приглашение.

Токмаков посмотрел на свои новые часы. Игрушка была красивая, но – чужая, а точность хода еще предстояло проверить.

– Чего тут не понять. Облажались мы здесь не по-детски. Ну а ты как утро провел? Накопал что-нибудь на заводе?

– Я же бывший мент, – ответил Непейвода. – А кто видел, чтобы мент уходил откуда-то с пустыми руками? На совещании доложу.

– Спасибо, хоть ты утешил.

– Насколько я успел заметить, утешать тебя здесь есть кому, – ухмыльнулся Непейвода и сказал вслед Токмакову: – Машина будет ждать без четверти на площадке у банка!

Вадим Токмаков озадаченно потер скрипнувший свежеотросшей щетиной подбородок. Нехорошо получилось у него с Людмилой. Пожалуй, он действительно оформит ее как конфиденциальный источник, чтобы с полным основанием помогать, если у Стерлиговой возникнут заморочки с местным уголовным розыском.

2. Обменявшись взглядом с волком

Кабина лифта достигла первого этажа.

Ярмарка дешевого ширпотреба, развернутая в гардеробе, не поражала обилием покупателей. По мере приближения Токмакова, чье инкогнито было теперь расшифровано, торговцы судорожно запихивали товар в здоровенные мешки.

– Не применение контрольно-кассовой машины при расчетах с покупателями, – сказал Токмаков, подойдя к знакомой круглолицей брюнетке, – влечет за собой штраф в 500 минимальных размеров оплаты труда.

– Это вы всем говорите вместо приветствия? – спросила подруга Людмилы Стерлиговой. За ее спиной с грохотом упал очередной честный коммерсант, зацепившись на бегу за ножку складного алюминиевого столика.

– А чего еще ждать от нас, волков позорных? – пошутил Токмаков, сразу поняв по глазам брюнетки с импортным загаром, что та не разделяет его юмора.

Зато у нее наготове была своя мрачная шутка:

– Действительно. Мы, челноки, народ одели, а вы, менты, нас обули.

Токмаков исподлобья наблюдал, как пространство вокруг него стремительно очищалось от торгующего элемента. Уже не первый раз его олицетворяли с властью, причем законодательной и исполнительной в одном лице. Сюда бы этих упитанно-гладких, с козлиными бороденками и «гамбургской» щетиной, вершителей судеб – левых и правых, «яблочников» и «медведей»! Сюда – в брань и грязь торговых рядов, в море паленой водки и фальшивых медикаментов, окунуть с головой в гущу того народа, о благе которого они якобы пекутся!

Но вместо этого волну всенародной «любви» принимают такие, как он, Вадим Токмаков, до гроба преданные этой стране и этому государству.

– У вас опять нехорошие глаза, – сказала круглоликая брюнетка.

Брюнеточка была не первая, кто отмечал его тяжелый взгляд, но Токмаков почему-то обиделся:

– Зрение – единица, косоглазия нет, я проверял.

– Не в этом дело. Вас в детстве никто сильно не испугал?

– Наоборот, это меня почему-то боялись.

– Значит, все верно, – пробормотала брюнетка, листая какую-то затрепанную книженцию. И окончательно все запутала, пояснив: – В детстве вы с кем-то поменялись душой. С кем-то не из людского круга.

– Ага, с инопланетянином, – решил не вдаваться в дискуссию Вадим. Хотя тут же вспомнил встречу с волком.

…Наверное, тот зверь был последним из волчьего рода, кто рискнул доживать свой век так близко от людского племени. Маленький поселок на Карельском перешейке, где в 70-е годы был расквартирован разведбат [111] одного из соединений Ленинградского военного округа, находился меньше, чем в пятидесяти километрах от Питера. Мать, после гибели отца долго не решавшаяся оставить их двухкомнатную квартиру в военном городке, часто брала Вадима в лес.

Лес начинался прямо за домом, и в те годы был еще щедр на грибы-ягоды. Особенно любил Вадим один малинник за болотом, пересыхавшем только в августе. Там и состоялась их встреча глаза в глаза: старого волка с невылинявшей летней шерстью и шестилетнего пацана с деревянным автоматом за спиной.

Волк и мальчик были одного роста. Мудрый зверь долго глядел в глаза человеческого детеныша. Вадим забыл о времени, о том, кто он, зачем пришел в малинник, и очнулся только у подъезда ДОСа [112] . Мать накинулась было с упреками, но Вадим так посмотрел на нее, что слова замерзли на губах у бедной женщины.

С тех пор Вадим никогда не плутал: выходил из леса там же, где зашел. Рядом с ним незримо ступал на пружинистых лапах старый волк.

Теперь, став опером, Токмаков считал себя санитаром леса. Как волк выбраковывает в первую очередь больных животных, так и Вадим поступал. Ведь воровать у государства, перегонять ворованное в офшоры, не платить налоги – тяжелая социальная болезнь, которую нельзя запускать.