Владислав Виноградов - Генофонд нации

Достал пистолет и отсалютовал пятью выстрелами, отстреляв последнюю серию в память стрелка по силуэтам Людмилы Стерлиговой.

1. Парень девушку любил, колечушко подарил

Первое гастрольное выступление Елизаветы Заболоцкой в Северной столице было назначено в старинном дворце павловской эпохи. В отличие от монументальных строений Екатерининского времени, это было маленькое, но уютное здание, где до недавнего времени мирно обитал коллектив капеллы духовых инструментов.

Беда подкралась незаметно: на тусовке по случаю дня рождения одного из местных бардов, дворец передали ему в аренду на 48 лет. Видимо, чтобы оная «звезда» отметила в нем столетний юбилей.

В результате дворец мутировал в направлении бизнес-центра, совмещенного с кабаре. Однако концертный зал все еще сохранился. Елизавета Заболоцкая любила его за удивительную акустику. Ей казалось, что она находится внутри скрипки, отзывающейся на звуки ее голоса мягкими нежными тонами. Или даже, что она сама и есть эта скрипка – широкобедрая, с волшебным голосом, способным повести за собой кого угодно.

И такое нередко случалось, потому что на концерты Заболоцкой приходили в основном ее поклонники, или, по-футбольному, фанаты. Их набиралось не слишком много, но на средний зал хватало, а в Павловском дворце вообще казалось, что яблоку негде упасть. От этого возникал особый подъем.

Первое отделение подходило к концу. Заболоцкая всегда завершала его песней «Колечушко, сердечушко» из «Пушкинского венка» Георгия Свиридова.

Вытягивая тонкую серебряную нить верхней ноты, Заболоцкая посматривала в зал: чего от него ждать, кто какой букет приготовил?

И вдруг увидела в директорской ложе Карела Бредли. Что он здесь делает? Почему сидит с таким выражением, будто ему поставили клизму, а в туалет не пускают – лицо красное, напряженное?

На сцену полетели букеты. Отметив, что их могло бы быть больше, Заболоцкая послала в зал воздушные поцелуи и коротко махнула рукой рабочему сцены: «Занавес!»

Пыльное шуршащее полотнище отгородило ее от праздничного зала. Прижимая цветы к груди, которой было тесно в концертном платье, сшитом пару лет назад, она быстро прошла по заднику сцены. Вот и дверь в коридор к артистическим уборным. Она взялась за ручку, но дверь открылась вдруг сама собой. За ней маячил темный силуэт: либо журналист, либо действительно ошалелый фанат, которые в последнее время совсем обнаглели, готовы залезть прямо в постель!

– Автографы потом, – бросила Заболоцкая коротко, и вдруг узнала эту темную тень, этого человека, восставшего из ада! Господи, неужели, как это может быть!

– Вы?!

– К вашему сожалению, Елизавета Николаевна, именно я и есть, неизменный поклонник ваших талантов, – сказал Токмаков. – И автограф ваш мне нужен обязательно.

Заболоцкая заставила себя улыбнуться:

– Для вас – всегда! Ведь мы же старые друзья!

Токмаков покачал головой:

– Увы, не для меня. Для моей… э-э-э… моего товарища по службе!

– Извольте! Как зовут вашу милую барышню?

– Старший лейтенант Милицина, – произнесла, выходя из-за спины Токмакова, сухопарая белобрысая девица. Стеклянный блеск очков придавал ее лицу, в целом миловидному, хищное выражение.

И все же она была хорошей актрисой, Елизавета Заболоцкая! Улыбка продолжала все так же приветливо растягивать губы, когда она пригласила:

– Очень приятно! Пройдемте в мою уборную, здесь, за сценой. Там и поговорим, и чайку, и автограф…

– Прекрасно! – сказала Милицина голосом, напоминающим скрип стеклореза. – Чаек это лишнее, а вот автограф – непременно!

Придерживая платье, Елизавета Заболоцкая двинулась по слабоосвещенному коридору. Запнувшись о ковер, она взяла Токмакова под руку, при этом ее бюст, чудом удерживаясь в рамках декольте, изображал волнение на море:

– Дим Димыч очень ценит вашу дружбу. Вы уже с ним виделись?

– Да, вчера вечером. В это время вы купались в ванной.

– Подглядывали в щелочку? – игриво спросила Заболоцкая.

– Нет, – построжал Токмаков. – Не я подглядывал в щелочку, а вы. Подглядывали и подслушивали. Таким образом вы узнали о том, что я утром собираюсь в Москву на прием к заместителю Генерального прокурора…

Заболоцкая поджала губы. Начало беседы не предвещало ничего хорошего. Продолжение – тоже, это она поняла, как только открыла дверь в артистическую уборную. На диванчике, обитом красным плюшем, рядком сидели Карел Бредли и еще один незнакомый мужчина с выразительным лицом героя-любовника.

Поднявшись с места, он представился:

– Майор Непейвода. Сразу поясняю, что это фамилия, а не образ жизни. Присаживайтесь, Елизавета Николаевна!

– Вам тоже нужен мой автограф?

– Всем нам нужно только одно: ваше чистосердечное признание! – проскрипела своим стеклорезом белобрысая старший лейтенант.

Елизавета Заболоцкая колебалась всего секунду:

– Хорошо. Признаюсь! Я действительно принимала вчера ванну в квартире господина Сулевы Дмитрия Никодимовича. Еще вопросы будут?

Токмаков пододвинул ей кресло:

– Вообще-то у меня всего один вопрос – какого черта вы полезли в это дерьмо? Талантом Бог не обделил. Внешностью не обидел. Не хватало денег на булавки?

Заболоцкая прищурилась:

– Ответы на все остальные вопросы вы знаете, наш любознательный?

Токмаков кивнул:

– Более-менее. Мы тут с господином Бредли душевно побеседовали… Короче, он не скрыл, что является одним из «отцов-основателей» схемы, которая позволяла красть из российского бюджета десятки миллионов долларов. Чтобы схема работала, нужно было реально переводить в Россию деньги – якобы оплату по внешнеэкономическим контрактам. Впоследствии эти суммы возвращались господину Бредли, да с таким «кэшем», что и не снилось этим бедолагам – честным американским бизнесменам!

Токмаков перевел дыхание. Откровенно говоря, он вымотался за последние дни. Чего нельзя было сказать о Заболоцкой. Она спокойно сидела в кресле, и только грудь в разрезе декольте «вздымалась, выражая крайнюю степень волнения», как живописали счастливые романисты прежних лет. С таким бюстом уважаемой Елизавете Николаевне не петь бы для пары сотен меломанов, а выступать в клубе «Клозет» – мир праху его хозяина!

Кстати вспомнилось Токмакову, что Заболоцкая была в тот вечер в клубе, когда Людмила сражалась с Бантиком за титул «мисс Бюст». Певица не принимала участия в конкурсе – ее куш был круче, чем какая-то машинка!