Эд Макбейн - Дом, который построил Джек

— А почему же нет? Вы ведь только что слышали ссору, какой-то вопль, вы испугались… и не позвонили в полицию.

— Я не хотел привлекать внимания к церкви Святого Бенедикта.

— Почему?

— Среди моих прихожан есть гомосексуалисты, мистер Хоуп. Наш хор, весь музыкальный отдел наводнен педиками. Если бы в доме Пэрриша на побережье стряслась беда, то я бы не хотел, чтобы это бросило тень на законопослушных гомосексуалистов из моего прихода.

— Поэтому вы и хранили молчание.

— Да.

— А когда вы пошли в полицию?

— Я не ходил туда.

— Не ходили? А мне вчера сказани, что прокурор штата хочет вызвать вас в качестве свидетеля.

— В четверг ко мне приходил какой-то детектив из управления шерифа. Он проводил опрос в этой местности. И я не мог достаточно убедительно солгать ему в том, что я слышал в то утро.

— А он спрашивал вас подробно о том, что вы тогда слышали?

— Нет, его вопросы были общими. Он хотел знать, не видел ли и не слышан ли я чего-то необычного.

— В утро убийства?

— Да, и в течение предыдущих суток.

— И вы?

— Я рассказан ему о той ссоре и о вопле.

— Я имел в виду — в течение суток перед убийством.

— Нет. Ничего выходящего за рамки обычного.

— А не видели ли вы кого-нибудь в черном поблизости от дома Пэрриша? — спросил Мэтью.

Отец Эмброуз посмотрел на него снизу вверх. Мэтью был знаком этот взгляд. В нем были настороженность и холод.

— Так видели или нет?

— А почему вы об этом спрашиваете?

— Видели ли вы кого-нибудь в черной…

— Нет, — ответил отец Эмброуз.

Он наблюдал, как автомобиль Мэтью Хоупа съезжает с гравийной дорожки, как он исчезает в завесе дождя. А потом он смотрел только на дождь и размышлял, почему он не рассказал о той парочке, которую обвенчал за день до убийства. «Просто проезжаем мимо», — сказал высокий мужчина. «Такая очаровательная старая церквушка», — сказал рыжий коротышка. «Вполне подходящее местечко, чтобы обвенчаться», — снова подал голос темноволосый мужчина.

Был яркий солнечный день, наверно последний перед сезоном дождей. Они сидели там, на лужайке, позади его домика и болтали о чем-то. Мужчина был с ног до головы одет в черное. Черная куртка и брюки. Темно-синяя тенниска, которую можно принять и за черную. Легкие черные туфли, а носков вообще не было. Рукав куртки был разорван чуть выше правого локтя. Высокий темноволосый мужчина лет сорока с неряшливой трехдневной щетиной на подбородке, он выглядел потрепанным и поизносившимся в пути. И вот он сидел под солнышком и подавал вполне невинные реплики, а позже стал задавать такие же невинные вопросы. Он снял куртку: очень уж жарко было на солнцепеке. А рыжему коротышке, что был с ним, вряд ли было больше двадцати — двадцати одного. Длинные волосы цвета ржавчины, голубые глаза, веснушчатое лицо. На нем выгоревшие голубые джинсы, бледно-голубая тенниска, пояс с серебряными заклепками, сандалии. Оба сильно нервничали.

Но люди ведь всегда нервничают, когда берут на себя обязательство вроде такого, как тут не нервничать! Поэтому они всегда и задают массу вопросов или говорят о погоде или о том, как очаровательна церковь. Так ведь это и в самом деле была красивая церковь, этакая средневековая жемчужина, аккуратненько поставленная на прибрежный песок и глядящая на закаты, в которых она пылает светом, ниспосланным самим Господом. А цветные витражи-стекла в ней в самом деле были средневековыми. Сработанные мастеровыми XVI века, они были перевезены сюда из маленькой деревушки в Италии в качестве дара от одного прихожанина из Уиспер-Кей, который, вернувшись в родные края, сколотил себе состояние на выпуске алюминия. Церковные скамьи из красного дерева были изготовлены прямо здесь, в Калузе, но за годы, прошедшие со дня постройки храма, их закапали воском и истерли до блеска, на них появился налет, которому, казалось, было несколько веков.

Ну, а эти двое нервничали, потому что решили навсегда связать свои жизни перед взором Господним. В глазах Господа. Люди искали Божьего благословения.

Вопросы, которые они задавали, имели мало отношения к церемонии, о которой они просили. Им хотелось знать о погоде в Калузе, этим людям, просто ехавшим мимо, которые приметили эту на удивление красивую, маленькую, вроде бы средневековую жемчужину-церковь, вросшую вот здесь в песок. Всегда ли так жарко? Или чаще идут дожди? Холодно ли здесь? Ветрено ли? Или всегда так вот мило? А еще им хотелось знать, где они могли насладиться вечерком хорошим праздничным ужином, есть ли здесь в городке романтическое местечко с канделябрами и с вином, где они смогли бы всерьез и в уединении поразмышлять о том важном шаге, который они предприняли, да и выпить за свое будущее, — так есть в городке подобное местечко, а? Отец Эмброуз обычно отсылал парочки в зал орхидей в гостинице «Адлер».

Всегда были такие вопросы и комментарии, эта сумбурная болтовня, чтобы скрыть нервозность. Эта парочка совершала важный шаг. Священную церемонию перед взором Господним.

Он обвенчал их в маленькой часовенке рядом со своим домом в четыре часа дня двадцать девятого января, за день до убийства. Они стояли на коленях перед алтарем. Мужчина в черном и этот рыжий коротышка.

— Дорогие братья во Христе, — сказал он им. — Вы готовитесь вступить в священный и серьезный союз, который установлен самим Господом. И поскольку творец этого — сам Господь, то брак по своей природе священный институт, требующий от тех, кто вступает в него, полной и неограниченной самоотдачи. Этот союз еще и потому считается таким серьезным, что он пожизненно связывает вас тесными и интимными отношениями, которые глубоко повлияют на все ваше будущее, а оно — со всеми надеждами и разочарованиями, успехами и неудачами, наслаждениями и страданиями, радостями и огорчениями — скрыто от ваших глаз. Вы знаете, что из этого состоит любая жизнь, и все это вам предстоит испытать и в собственной жизни. Не ведая, что ждет вас, вы берете друг друга для лучшего и для худшего, для богатой жизни и для бедной, в здоровье и болезни, до тех пор пока смерть…

Они были в часовне втроем. И не было никого, кто бы мог возразить против этого союза. Последние лучи солнца струились сквозь окна-витражи. Отец Эмброуз посмотрел сверху вниз на мужчину в черном.

— Берете ли вы, Артур Нельсон Хэрли, этого человека себе в супруги, чтобы жить с ним вместе в священном браке, готовы ли вы любить, уважать его и заботиться о нем в здоровье и болезни, в процветании и в несчастье, забыв обо всем другом, пока продлится жизнь вас обоих?

— Беру, — ответил он.

Отец Эмброуз посмотрел на рыжего коротышку.

— Берете ли вы, Уильям Гарольд Уолкер…

Конечно, для этой парочки ему пришлось изменить церемонию и опустить слова, которые могли бы намекнуть, что этот акт официально к чему-либо обязывал. Он также выбросил все слова, подразумевающие пол, хотя некоторые в подобных случаях настаивали, чтобы одного из них именовали «мужем», а другого — «женой», а не называли бесполым словом «супруги».