Генри Кейн - Кровавый триптих

Адаму Вудварду было семьдесят лет. Он был человек-легенда, бесстрашный и всемирно известный. Все представители клана Вудвардов с 1800 года были банкирами — все, за исключением Адама, который в ранней юности посвятил себя политике: восемь лет он просидел в кресле конгрессмена и ещё восемь лет прослужил губернатором одного штата на Западе, а затем ушел с политической сцены и стал журналистом, В своих репортажах он никогда не кривил душой. Его считали провозвестником политических бурь, Будучи независимым благодаря своему фамильному состоянию, человек независимых суждений и независимых политических воззрений, двадцать лет он отдал журналистскому ремеслу, двадцать лет он был доверенным лицом и сочинителем речей для многих высокопоставленных чиновников, двадцать лет являлся членом национальных и международных комитетов и комиссий, двадцать лет считался политическим деятелем мирового уровня, и все эти двадцать лет изо дня в день с редкими перерывами его колонка появлялась в газетах всей страны и её читали миллионы.

В половине десятого утра, в ветреный мартовский понедельник Адам Вудвард простер дрожащий палец над своим массивным столом красного дерева и, своим дребезжащим голосом, проспиртованным хорошим виски и прокуренным лучшим табаком, пронзительно закричал:

— Да я на весь мир раструблю, что ты кремлевский агент! Нация содрогнется! Я же газетчик и как газетчик я в восторге от этой новости, но как американец я стыжусь этого. Я не бью ниже пояса. Я не шпионю за людьми. В третий раз я дал тебе возможность доказать мне, что изложенные мной факты неверны. И в третий раз ты не смог представить мне доказательств. Теперь я напечатаю четырнадцать колонок подряд и разоблачу твое истинное лицо. Я восемь месяцев потратил на тщательное расследование, и у меня теперь на тебя вот такое толстенное досье. Факты, факты и неопровержимые документы. И я знаю, кто стоит за тайным обыском в моем кабинете и в моем доме. Но ты там ничего не нашел, верно? И не найдешь. И мне известны твои попытки наложить арест на мои банковские сейфы, но и это тебе не поможет, потому что там тоже ничего нет. Я на время положил досье на хранение в место, где никто ни одна живая душа — даже и не подумает искать. Даже ты не догадаешься, что это за место. И после того как я все это опубликую, от начала до конца, со своими блестящими комментариями, понятное дело, я передам это досье в надлежащие руки — и тогда уж твое будущее будет зависеть только от тебя самого. Все и все. А теперь убирайся отсюда!

Это была длинная речь.

И как оказалась, последняя длинная речь, какую когда-либо произносил Адам Вудвард.

Понедельник — не для холостяков. Понедельник в календаре холостяков следовало бы отменить…. но, разумеется, тогда, к несчастью, остается вторник. Понедельник — это пытка, всю свою жизнь я изо всех сил тщетно пытался избежать муки пробуждения утром в понедельник и сразу же прорваться — пусть и трудом, но неумолимо — в звенящий мир суетливого вторника.

Уик-энд я провел среди зелени за городом на какой-то вечеринке с возлияниями — то было веселье вперемешку с головной болью, коктейль забав и похмелья — и теперь, в понедельник, я возлежал на своей кровати под одеялом, надежно защищавшим меня, как хотелось надеяться, от золотой несносности рассвета и пронзительной наглости телефонных звонков. Что касается солнечных лучей, то защита была глухой. А вот телефон довел меня до исступления. В конце концов я вытряхнулся из стеганого кокона, бросил опасливый взгляд на часы — Боже, уже половина второго! — и, бросившись к телефону, поднял трубку, снова бросил на рычаг и после этого зарыл аппарат под подушками набивного кресла, чтобы заглушить невыносимый вой этого мерзавца.

Но это не помогло.

Я вернулся в постель, принял исходное положение под одеялом, прикрыл глаза и уже начал было проваливаться в сон — но тут разверзся ад… Затрубил дверной звонок, и чья-то могучая рука стала выделывать на дверной панели снаружи барабанную дробь.

Я отшвырнул одеяло и, ругаясь на чем свет стоит, побежал к двери, распахнул её и — мой гнев тотчас испарился при виде скорбного выражения лица мисс Миранды Фоксуорт, моей секретарши.

— Вы? — только и спросил я.

— Я.

Миранда Фоксуорт, невысокая, крепенькая, пухленькая и запыхавшаяся от торопливой прогулки.

— Вы, уж кому-кому но вам-то должно быть известно, что я не люблю, когда ко мне врываются в столь ранний час…

— Уже пол-четвертого!

Взгляд на часы подтвердил её правоту.

— Бежит же время… И ни на миг не остановится. Ладно. Только не смотрите на меня так укоризненно. Входите. — Закрыв за ней дверь, я натянул пижаму. — Кто остался в лавке?

— Никого.

— Великолепно! Ваш босс всегда считал вас отличной секретаршей, а теперь вы пришли и все разрушили. Я же могу нанять другую секретаршу, вам это известно?

— Когда я могу взять расчет?

Ну вот, только этого мне не хватало. Я быстро спустил пары.

— Простите, Миранда. Что-то я разворчался. Вы же понимаете понедельник. Утро.

— Уже половина четвертого.

— Ну я и говорю, вы же понимаете, понедельник, время к вечеру. Что-то очень срочное — раз вы бросили офис и пришли к мне?

— В этом не было бы необходимости, если бы вы подходили к телефону. Она оглядела комнату, подошла к креслу, освободила телефон из узилища, положила трубку на рычаг и водрузила аппарат на надлежащее место. — Звонил Адам Вудвард.

— Кто?

— Адам Вудвард.

Я тупо уставился на нее, ничего не понимая, но когда до меня дошло, я запрыгал на одной ноге, точно со мной случился припадок буйного помешательства.

— Говорите, Адам Вудвард?

— Именно.

— Тот самый?

— Есть только один влиятельный Адам Вудвард.

— И что ему надо?

— Вы.

Я нашел сигареты, вскрыл пачку, закурил и затянулся.

— Миранда, как же так — Питеру Чемберу звонит не кто-нибудь, а сам Адам Вудвард, а я сплю как бревно среди дня. Я вынужден просить прощения у вас, у Адама Вудварда, у всего света.

Ее голос подобрел.

— Вы с ним знакомы?

— Никогда в жизни не встречал. Странно, как это он узнал о моем существовании. Когда он звонил?

— В полдень.

— В полдень, — простонал я. — Всемирно известный клиент — вполне вероятно, что клиент — а я дрыхну без задних ног.

— Он уже два раза перезванивал.

— Но что ему надо? Миранда, он не говорил, по какому вопросу?

— Я была сама вежливость Я сказала, что вы занимаетесь очередным расследованием, что вас нет на месте, но я постараюсь вас найти. Еще я сказала, что вы скорее всего сами ему позвоните.

— И что он?

— Сказал, чтобы вы позвонили. Сказал, что это очень срочно. Сказал, что хотел бы просить вас заняться его делом. Сказал, что у него на примете есть ещё три частных детектива, но что список возглавляете именно вы, и что он готов подождать до четырех, но больше ждать не станет, и что если к четырем вы не проявитесь, он будет вынужден обратиться к другому…