Ричард Старк - Похищение кислого лимона

Но после выстрела гость бросился на землю из шезлонга, и пусть передохнут все черти, если это был не Паркер. Джордж разрядил в сукина сына всю обойму, но тот перекатился через лужайку с ловкостью кошки и был таков.

Неужели его никак не поймать? Вторая попытка Джорджа заканчивалась ничем.

— В следующий раз, — пробормотал Ул, — я сделаю первый выстрел в тебя.

Он поднялся с колен и ринулся прочь из дома.

Барри Дэйн стояла у двери и улыбалась своим ученикам, бодро спешившим мимо навстречу предстоящему дню. Она закрыла дверь за последним из них, и улыбка сползла с ее лица, как глянец с картинки. Затем она пошла через пустой репетиционный зал, и ее отражение в зеркале, занимавшем вею правую стену, следовало за ней, не отставая ни на шаг; Барри оставалась к нему совершенно безучастна. Она знала, как выглядит в своем черном трико; знала, что ее двадцативосьмилетнее тело не менее упруго, стройно и привлекательно, чем десять лет назад, знала, что в восемнадцать лет ее лицо выглядело менее энергичным и соблазнительным, а ее усталость заметна лишь по слегка опущенным плечам и чуть менее легкой походке. Так она миновала восьмиметровое зеркало, ни разу в него не взглянув, прошла сквозь занавешенный проход в жилую часть дома, пустила воду в душевой и вернулась в спальню, чтобы скинуть трико, пока подогревается вода.

Вашингтон, округ Колумбия, — суровый город для одинокой молодой женщины, и все потому, что таких, как она, здесь слишком много. Правительству всегда не хватает чиновников, а чиновникам — секретарш, стенографисток, машинисток... Так что Вашингтон переполнен молодыми женщинами, и многие из них одиноки.

Но именно одиночество помогало сейчас Барри зарабатывать себе на жизнь. Прежде она выступала в стриптизе, служила живой рекламой в нескольких сомнительных заведениях и занималась еще кое-чем; сегодня же Барри стала педагогом, преподавателем с собственной студией и двумя популярными ежедневными группами.

Барри говорила ученикам, что смысл их занятий — обретение веры в себя, но это была всего лишь самореклама.

— Наша цель будет достигнута, если вы закончите курс с новой уверенностью в себе, — повторяла она каждой группе.

Говоря проще, Барри вела курсы по общей физической подготовке. Она учила как ритмической гимнастике и гигиене, так и танцу живота, дзюдо, профессии модели. Потенциальные ученицы могли выбирать между полным четырехмесячным обучением по два часовых занятия в неделю за сто пятьдесят долларов и сокращенными, менее дорогими программами по любому из названных предметов. Способ существования оказался неплохой — наиболее чистый и законный заработок из всех перепробованных Барри, но после почти двух лет такой жизни все надоело ей до смерти. Однако выбирать было не из чего, и она продолжала вести свои занятия.

Вода уже нагрелась. Барри встала под душ и принялась намыливаться, думая при этом о Джордже Уле. Ее не смущало, что Ул парень не высшей пробы; она всегда это знала — так же, как и то, что ее неизменно тянуло к мужчинам такого типа, крутым, но со слабинкой, большим хвастунам, не способным ни на что путное. Но Джордж несколько отличался от них; у него хватало внутренней силы на то, чтобы время от времени действовать. Как раз сейчас он совершил что-то и теперь завяз по уши. Ул не стал рассказывать все по телефону, но стоит им только увидеться — и она вытянет из него всю историю по капельке. У нее всегда получалось. Оставалось надеяться, что задница, в которую Джордж угодил, не слишком серьезна. Уж лучше живой оболтус, чем мертвый герой.

Наконец она вышла из душа и начала энергично растираться полотенцем. Когда кожа раскраснелась, повесила полотенце на крючок и нагая вернулась в спальню, где на краю ее кровати очень небрежно сидел мужчина с пистолетом в руке.

— Клевый способ здороваться, милашка, — ощупывая ее взглядом, улыбался он.

Барри узнала его. Он появился вчера и попросил сообщить, как найти Джорджа, оставил ей свой телефонный номер, назвался Маттом Розенштейном и был таков. Когда она доложила о нем Джорджу, тот не встревожился. Даже собирался перезвонить Матту и поинтересоваться, что ему надо.

«Джордж, неужели ты втянул меня в беду», — подумала Барри и спросила:

— Парень, чего ты хочешь?

— Джорджа, — ответил Матт, невысокий, но очень массивный и широкоплечий, с мощной грудной клеткой и шеей тяжелоатлета. Его туловище венчала приплюснутая голова с вульгарным лицом; улыбка неуловимо отдавала чем-то отвратным.

— Я сказала Джорджу о твоем звонке и дала ему твой номер.

— Так, так, очень мило с твоей стороны. Но теперь мне нужен сам Джордж. Я хочу побеседовать с ним.

Вид пистолета в его руке вызывал озноб, но она так и стояла перед ним в чем мать родила, опасаясь, что он воспримет как слабость ее попытку накинуть что-нибудь. Барри боялась обнаружить свой страх, будто перед ней был не человек, а злобная собака.

— Мне не известно, где он, — взволнованно произнесла она.

Он не спеша поднялся, и мерзкая улыбка расползлась по его лицу.

— Тебе крупно повезло, моя сладкая, — начал он, — если ты соврала. Сейчас я займусь тобой, и остановит меня только единственная вещь на свете — нынешний адрес Джорджа.

Поль Брок сидел на полу посреди гостиной; слезы катились по его щекам. Он чувствовал себя раздавленным; удар оказался слишком силен; все безвозвратно потеряно, он обречен. «У меня просто не осталось ни воли, ни сил», — вертелось у него в голове.

Матт велел ему вернуться в квартиру в пятницу к пяти часам и ждать его звонка. «К тому времени Паркер перестанет ошиваться поблизости, — уверял он, — но все же стоит держать ухо востро».

Именно так Поль и поступил: приехал сюда из отеля за полчаса до срока, чтобы, во-первых, не попасть в час пик, а во-вторых, провести в квартире не слишком много времени. И что он здесь увидел?

Уголовщина — другого; слова он не нашел. То, что здесь произошло, казалось ему равносильным убийству, причем самого дорогого человека. Его квартиру сначала изнасиловали — зверски и беспощадно, а затем вышибли из нее дух.

Столько времени, энергии, честолюбия — в это жилище он вложил всего себя, и что же в итоге? Его дом, его дом!

Что скажет Матт, когда услышит? Нет, это известие не потрясет его. Не заденет по-настоящему, глубоко, всерьез. Не так, как Брока. Матт никогда не интересовался ни квартирой, ни его планами на ее счет. «Занимайся этим сам, беби», — говорил он и, ухмыляясь на свой манер, трепал Брока по щеке и заводил разговор о чем-нибудь еще.

Он был одинок в своем горе. В своей ярости. Горе и ярость. И никто во всем мире не мог по-настоящему, искренне ему посочувствовать, понять и разделить его горе. Никогда до сих пор он не ощущал так отчетливо, насколько ужасно и непоправимо он одинок.