Ярослав Питерский - Территория войны

— Да, у нас живут в основном состоятельные люди. Хотите узнать, как мне досталась тут квартира — от отца. Мой отец при коммунистах был известным художником. Он умер три года назад — в нищете и забвении. Потому, что при старой власти писал картины про партийных вождей, а новая власть его не шибко то и жаловала. Он был у меня чистоплюй. Когда мама умерла — мне было шесть лет. Но он так и не женился — меня вот воспитывал. На личную жизнь — все времени не было. Так и помер — одиноким. И я, из — за него, одинокая. Мой папа не любил моих ухажеров. Терпеть их не мог. О замужестве и слышать не хотел! Говорил — умру — делай что хочешь! Вот и умер, когда мне было уже — тридцать пять. Молодость прошла — детей поздно иметь, да и замуж никто уже не зовет! Старая я. Только на роль любовницы и гожусь! Хоть внешне сохранилась, в душе то — уже старуха!

Альберт посмотрел на женщину. Она, склонив голову — грустно улыбнулась. Земскому, почему то стало жаль ее. Но он ничего не ответил. В его голове — все еще крутилось — то, что эта женщина, была любовницей Сергея.

— Ну, что — то я вам расплакалась! Хотя женщины — любят, кому ни будь поплакаться жилет! Пойдемте в квартиру! — взбодрилась Вера и потянула Альберта за рукав.

Дверь подъезда закрывалась на кодовый замок. Земский подождал — пока Злобина наберет комбинацию цифр. Она, потыкав пальчиками — по железным клавишам усмехнулась:

— Знает — а код. Мой день рождения. Одиннадцать ноль пять, — Альберту показалось, что женщина сказала это — что бы он запомнил комбинацию.

В подъезде было чисто и уютно. Массивные перила из дуба с литыми чугунными решетками — окрашенными в черный цвет, величаво уходили наверх, вглубь лестничного пролета. Огромные двери квартир — словно вход в прошлое.

— Да, при социализме — такого, не стоили! — заметил Земский.

— Ну, немного при Сталине. Но потом хрущевки пошли! — махнула рукой Вера и каблучками застучала по гранитной лестнице.

Ее квартира находилась на втором этаже. Блестящая дверь с латунной табличкой, на которой было выграверено — «художник Злобин».

В уютной прихожей их встретил большой черный кот. Вера, наклонившись, погладила его и ласково сказала:

— Бегемотик мой! Бегемот! Соскучился! Ой, мой маленький! Сейчас я тебя покормлю!

— Хм, вы кота назвали Бегемот?

— Ну да!

— Хм по Булгакову что ли?

— Да, вы знаете — я очень люблю Булгакова, он мой любимый писатель! Вы раздевайтесь! Я сейчас. Проходите в комнату!

Альберт снял куртку и ботинки и прошел в зал. Сев в большое, кожаное кресло — он рассмотрел помещение. Старинная мебель. Черный буковый буфет, картины на стенах, торшер на литой, стальной ножке. Нелепо среди антиквара — смотрелся, только японский телевизор с огромным плоским экраном. Плотные шторы из темно синей ткани — скрывали большое окно. Полумрак немного напрягал.

Вера появилась в комнате в роскошном бархатном халате пурпурного цвета. Широкий пояс — был, затянут узлом, на стройной талии. Альберт, покосившись на женщину, отвел взгляд и сказал:

— Вера. Я у вас не надолго. Вы, извините. Мне спешить надо — я бы хотел прочитать бумаги, вернее просто забрать их. Я ведь могу это сделать?

— Да конечно! Конечно! Но вот я думала — что угощу вас кофе. Вы вправду торопитесь или просто чувствуете себя не ловко в моей квартире?

— Нет, просто. Я подумал, вам надо отдохнуть. И я не хочу вас обременять. Ничем. Тем более мне надо еще много сделать, — соврал он ей.

Ему хотелось посидеть с ней. Поговорить расспросить о брате. Но он ощущал непонятное возбуждение в ее присутствие. Веру — словно окружала, невидимая, аура, при которой Земский чувствовал себя как студент на первом свидании.

— Конечно — как скажите! — Вера протянула ему два листка.

Альберт, схватил их и, с жадностью — стал читать. Он проскакивал с одной строки на другую.

«Дорогой брат!

Извини, что это все попало в тои руки через эту женщину! Она единственная — кому я доверяю! Не подумай обо мне плохо! Если ты получил эти бумаги, то ты уже знаешь, что мы с ней были любовниками. Не осуждай меня и постарайся простить. Я очень люблю Ирину и детей, но обстоятельства так сложились, что эта женщина стала тоже мне дорога. И я не могу жить без нее! Все что я делал, это лишь для того. Что бы в жизни и твоей и моей жены и детей было все нормально. Что бы вас всех посетила удача, а главное — вы были счастливы! Извини меня еще раз, я так много тебе не сказал. И ты мне. Я виноват перед тобой. В последнее время мы очень отдалились. Моя работа и твоя работа это некий крест, который мы с тобой должны нести по жизни. Так уж получилось, что я немного хорошего сделал. Но вот сейчас. Мне дается шанс. Сделать хоть что — то достойное в своей жизни. Не на кого не злись если со мной что — то случиться. Особенно — на Веру не злись. Она не в чем не виновата. Доверяй ей. Она поможет и тебе. Я пишу эти строки, на случай — если мы с тобой уже не увидимся. Твой брат Сергей».

Альберт удивленно посмотрел на Злобину. Та, внимательно следила за его реакцией. Затягиваясь сигаретой, прищурив глаза, она смотрела на него пронизывающим взглядом. Земский опустил голову и прочитал второй лист.

«Альберт!

Если, захочешь узнать по больше — сходи в баню! Сергей…P.S. Но сильно не топи!»

Второе послание было вообще не понятным. Альберт, пожал плечами и, перечитав еще на раз текст — откинулся в кресле и, посмотрев в глаза Веры — спросил:

— Это все?

— Хм, да.

— А вы читали это?

— Хм, читала. Конечно — читала. Только тоже — ничего не поняла.

Альберт, закрыл глаза и, тяжело вздохнув, спросил сам у себя:

— Что это значит? Какая баня? Какой крест. Ничего не пойму!

— Я тоже.

— Но он ведь вам что — то говорил? Не могли же вы вообще — ничего не знать?

— Нет. Ничего он не говорил, — уставшим голосом ответила женщина, — он вообще в последнее время — каким то загадочным был. Вот только все твердил про банк. И что этот банк очень мутный. Говорил, что Верка, мол — я раскопал сенсацию! И все! Я его спрашивала — что за сенсацию? А он лишь отмахивался — мол, скоро узнаешь! И говорил, что Запаева раздавит, и меня — мол, пропихнет на должность зам главного редактора. Вот и все. Но я его пытала — а он ничего так и не сказал. Потом я испугалась. Когда позвонили.

— Кто позвонил?

— Не знаю. Какой то тип. Гнусным голосом сказал — сучка, передай своему хахалю. Что счет пошел. И сама не лезь. Кончим сразу! И все.

— А вы ему то говорили о звонке?

— Да, но он стал раздражительным и сказал, что б я и вправду не лезла. Сама потом узнаю. Ну, я и не лезла. Боялась, я же говорю — вам. Боялась! Я, хотела — просто жить спокойно. И ему — говорила. Я он!

— Что он?

— Он лишь смеялся. Говорил, что я не настоящая журналистка — если испугалась бредней, какого то болвана.