Владимир Гурвич - Челюсти пираньи

— В Париже, во главе фирме «Сосьете рюсс». — вставил я. — Сколько же вы хотите?

— Двадцать миллионов.

Я присвистнул.

— Я знаю, как обстоят дела в концерне, Ланиной неоткуда взять такую сумму.

— Я знаю дела концерна не хуже вашего, — вдруг сердито проговорил Яблоков. — Такие деньги можно найти.

— Если отказаться от всех проектов и все деньги отдать вам.

— Именно так, — подтвердил Яблоков. — Прежде чем выдвинуть эти требовании, я все сосчитал.

— Что Саша?

— Она отказалась.

Она не верит, что он способен причинить ей и ее сыну вред, подумал я. Но это с ее стороны большое заблуждение, о существовании такого Яблокова, каким он открылся мне в сейчас, Саша даже не подозревает.

— Послушайте, Павел Иванович, долгое время Саша считала вас своим вторым отцом. И чтобы вы сейчас не говорили, я уверен, что и вы любили ее. Я не могу поверить, что вы можете поднять на нее или на Артура руку. Знаете, я предлагаю вам вариант, при котором исполнить самый суровый приговор вам будет несравненно легче.

— Что за вариант? — подозрительно спросил Яблоков.

— Самый простой. Обменять заложников. Вы отпускаете Сашу и ее сына, а взамен берете меня. Ко мне вы не испытываете никаких чувств и в случае чего вам будет нетрудно помочь завершить мне свои дни. А вы знаете, как Саша относится ко мне, она же рассказала вам историю с десятью миллионами. Да и будучи на свободе ей будет легче найти деньги. Я не представляю, как находясь в плену, она может достать двадцать миллионов баксов. Ни один банк не выдаст ей заочно такой крупной суммы. Саше надо провести переговоры со своими партнерами, дабы остановить выполнение контрактов и вернуть деньги там, где это еще возможно. Подумайте, она же не носит их в подоле.

Я видел, что мои аргументы заставили его задуматься. Понимает ли он вообще, что делает?

— Если вы решили поступить неблагоразумно, то будьте уж благоразумны в своем неблагоразумие, — сказал я. — Иначе все это кончится бессмысленной гибелью. Пусть вы ненавидите Ланина, но причем тут его дочь и тем более внук? Разве вы не понимаете, что не только они, но и вы заложник этой ситуации. Вы же хотите из нее выбраться живым и невредимым? Не задумали же вы коллективного самоубийства?

Внезапно меня охватила дрожь: а если как раз это и является его подлинным намерением? Тогда остановить его будет крайне сложно.

Яблоков молчал, погруженный в свои размышления. Я не был даже уверен, слышал ли он мои последние доводы. Что у него сейчас происходит в голове и в душе? И откуда появляются такие люди на земле, что за странные у них мотивы, которые движут их поведением, определяют их помыслы. Я неожиданно для себя подумал о том, как бы мы могли быть счастливы с Сашей и Артуром, если бы не безумие этих Курбатовых, Яблоковых, Баронов? Им всем кажется, что они чего-то добиваются, совершают нечто важное и значительное, а сами просто мечутся в безнадежном поиске счастья и покоя. На кону в их бессмысленных играх могут быть огромные деньги, но они не способны изменить свою жизнь, ибо на самом деле им нужны не эти миллионы, а хотя бы малюсенькая капелька чистой любви. Но как раз испить этой живой воды они при всем их желании не в состоянии.

— Я согласен, — вдруг сказал Яблоков, — произведем рокировку. Только не так, как вы предлагаете. Я отпущу Сашу, а вместо нее возьму в заложники вас.

— А Артур?

— Он останется со мной, вы оба будете заложниками.

— Она не согласится уйти без сына.

— А вот это ваша проблема — уговорить ее. Единственный ее шанс — спасти сына и вас — достать деньги. И не надейтесь на другой результат, я пойду до конца.

— Хорошо, я согласен с ней переговорить.

— Пойдемте. — Яблоков посмотрел на меня. — Или вы передумали? — В его голосе прозвучала насмешка.

— Нет, — твердо сказал я.

Я вышел из машины и, не оглядываясь на Яблокова, направился к дому. За спиной я слышал его шаги.

Первым, кого я увидел, едва вступил в дом, был Зайченко. Его взгляд не выразил никакой радости от встречи со мной. В руке он держал пистолет, который нацелился мне прямо в грудь. На лице Зайченко я увидел следы нашего недавнего единоборства, я и не предполагал, что на нанес великану такие сильные повреждения.

— Проведи его к ней, — приказал ему Яблоков.

В сопровождении Зайченко я направился в покои Саши. Их охранял еще один парень, мне незнакомый. В его руках тоже был пистолет. Сколько еще тут этих горилл, прикинул я?

Охранник отворил дверь, и я шагнул в ту самую комнату, которая после возвращения из Франции стала нашей общей спальней. Саша сидела на кровати. Завидев меня, она быстро вскочила и кинулась ко мне.

Мы обнялись и в такой неподвижной позе оставались несколько минут. Наконец мы разорвали наши объятия.

— Он тоже взял тебя в заложники? — с тревогой спросила Саша.

— Не совсем, я сам предложил свою кандидатуру. Я просил освободить взамен тебя и Артура, но он согласился только выпустить тебя. Он хочет, чтобы ты собрала деньги. Боюсь, но он настроен решительно, к его требованиям стоит прислушиваться.

— Я это уже поняла, — раздраженно проговорила Саша. Она вдруг заходила по комнате. — Я все могла представить, любого из них, но дядю Пашу, человека, которого я считала вторым отцом. Ты что-нибудь понимаешь?

— Разве он тебе не говорил о том, почему он это сделал?

— Да, целый час, но только крайне несвязно, что я не все поняла. Он все время твердил о ненависти к отцу, о том, что он его подавлял. Да какое это сейчас имеет значение! Ты видел его головорезов, они убьют нас всех. Я так боюсь за Артура.

— Тебя пустили к нему?

— Буквально на пару минут.

— Он понимает, что произошло?

— В том-то и дело, что да. Он все отлично понял. При мне он вел себя спокойно. Но сейчас я не знаю, как он. Я просила Яблокова, чтобы нас держали вместе, но он вместо ответа просто захлопнул дверь перед моим носом.

— Саша, я понимаю твои чувства, но тебе надо немедленно уходить. Вдруг он передумает, и мы окажемся в этой ловушке втроем. Он одержим жаждой мести, а поэтому от него можно ждать все, что угодно.

— И ты думаешь, что я покину сына? — с возмущением спросила она.

— Находясь здесь, ты не сможешь ничем ему помочь. Нас всех изолируют друг от друга, и мы окажемся совершенно бессильны. Если же ты будешь на свободе, ты сможешь что-то предпринять. Может быть, он удовлетворится гораздо меньшей суммой.

— И такую будет очень трудно сыскать. Ты не должен был сюда приходить, ты должен был думать, как нас отсюда вытащить.

— Я не знал, что с вами, я надеялся, что он согласится на полный обмен. Но теперь что сделано, то сделано, нужно принимать решение.

— Я приняла, я остаюсь, а ты можешь вернуться.

Я покачал головой.