Владимир Гурвич - Челюсти пираньи

— Яблоков безумен, но не глуп, он меня не выпустит; он понимает, что я предприму все возможные меры, чтобы вас освобождать. А тебя он выпустит, потому что он надеется получить деньги. Пока в нем будет жить эта надежда, он ни с Артуром, ни со мной ничего не сделает. Пойми, ты поможешь сыну больше, если будешь за пределами этого дома. Он все равно не позволит тебе быть рядом с ним.

Не зная, что предпринять, она металась по комнате. Я сочувствовал Саше, но при всей моей к ней любви, я не мог принять за нее этого важного решения.

Внезапно она остановилась возле меня.

— Что ты думаешь, как нам выходить из этой ситуации?

Я покачал головой.

— Пока не знаю. Но выход всегда есть. До сих пор мы его находили.

— В тех случаях было одно самое важное отличие, — возразила Саша, — тогда моему сыну ничего не угрожало.

Она была настолько права, что я даже не пытался ей возразить.

— Если мы останемся здесь втроем, то будем совершенно беззащитны перед Яблоковым и его головорезами, он сделает с нами все, что пожелает. Если ты окажешься на свободе, у нас появится больше шансов. У тех, кто берет людей в заложники, всегда есть одна ахиллесова пята; они зависят от способа получения денег. Чаще всего их пытаются нейтрализовать именно в этот момент.

— Ты предлагаешь мне…

— Я ничего пока не предлагаю, я просто делюсь опытом. Если ты покинешь этот дом, это сильно повысит наши шансы.

— Но как здесь будет без меня Артур!? — воскликнула она.

— Что смогу, я сделаю, но это зависит не только от меня. Иди, скажи ему, что согласна на его условия.

Она посмотрела на меня и направилась к двери. Но внезапно остановилась.

— Не могу бросить Артура.

— Ты должна это сделать, ради него! — вдруг прикрикнул я.

Она вздрогнула и почти побежала к двери.

Саша вернулась вместе с Яблоковым через пару минут.

— Так вы решили принять мои условия? — спросил он.

— Да, — поспешно ответил я, так как не был уверен в реакции Саши.

— Я вам даю два дня, — сказал он.

— Это не реально! — одновременно возмутились мы оба.

— Если постараться, можно и быстрей. У меня очень мало времени. Я должен спешить.

— Я уйду, если мне позволят проститься с ребенком, — решительно произнесла Саша.

— Не больше трех минут, — сказал Яблоков. — И поторопитесь, время идет.

Саша подошла ко мне, мы поцеловались. Но поцелуй наш был недолог, всего лишь несколько мгновений я ощущал на своих губах ее мягкие нежные губы.

— Я вернусь обязательно, — тихо сказал она мне. Около двери она помахала рукой и вышла. Вслед за ней покинул комнату и Яблоков.

Я остался один, пленником.

В эти первые минуты своего пленения я думал в основном о том, как мне попасть к Артуру. Мальчику в нынешних обстоятельствах очень бы пригодилась моя помощь, мое присутствие рядом с ним. Однако затем я невольно стал размышлять о том, как же нам выбраться из этой западни. Сколько здесь людей? Кроме Яблокова я видел еще двоих. Но у меня такое чувство, что их значительно больше.

После ухода Саши дверь закрыли на замок, окно делало непролазным толстая решетка. В свое время ее поставила Саша по моему совету. Но тогда у меня и мысли не было, что она станет одним из главных атрибутов тюремной камеры, в которую превратилась эта роскошная опочивальня.

И все же моя первейшая цель — увидеться с Артуром. Я подошел к двери и стал громко барабанить в нее.

Мои усилия привели к нужному результату только минут через пять. Дверь отворилась, и на пороге появился мой уже можно сказать хороший знакомый Зайченко. Он смотрел на меня, прищурив глаза. В своих могучих руках он держал дубинку.

— Чего шум поднимаешь? — поинтересовался он. — Поздно, все хотят спать, а ты не даешь. За это можно и получить. Ты меня понимаешь? — Он многозначительно взмахнул дубинкой.

— Я хочу видеть Артура. Скажите Яблокову, пусть ко мне придет.

— Спит твой Яблоков крепким сном. Велел не будить. Так что не обессудь. Погодь до утра.

Но я не верил, что Яблоков спал, ему, как и мне, было в эту ночь не до сна.

— Ты врешь, — сказал я, — он вовсе не спит.

— Ты обвиняешь меня во лжи? — Его лицо приняло возмущенное выражение. — Да будет тебе известно, я самый честный человек в мире.

— Ты самый отъявленный врун и мошенник. Вспомни Париж, сколько лапши вешал ты мне на уши. Ты с тех пор, как появился на свет, не сказал ни одного правдивого слова.

Мои высказывания разъярили его, дубинка буквально заплясала в его руках.

— Ну, ты у меня сейчас получишь, сразу за все, — пригрозил Зайченко.

Его огромная туша двинулась на меня. Я же порхал вокруг него как бабочка, не давая поймать себя его сачком.

Однако постепенно он загонял меня в угол, с каждой секундой оставляя мне все меньшее пространство для маневров. Теперь нас разделял всего метр.

— Прекрати! — раздался за спиной Голиафа повелительный окрик. На пороге комнаты стоял Яблоков.

Зайченко нехотя остановился и опустил свое грозное оружие.

— Он был очень непочтителен ко мне, — пробормотал Зайченко.

— Постой за дверью, мы сами разберемся, — проговорил Яблоков.

Зайченко неохотно вышел.

— Я хочу видеть мальчика, — сразу же перешел я в наступлении.

Яблоков несколько секунд стол неподвижно. У него был такой отрешенный вид, что я даже засомневался: а слышал ли он мой вопрос? Но он слышал.

— Зачем тебе это нужно? Я был недавно у него, все в порядке.

— Ему требуется моя поддержка, он не может не быть морально подавленным всем происходящим.

Почему-то эти слова буквально взъерепенили Яблокова.

— Откуда вам известно, что и кому надо?! — закричал он. — Вы что провидец или даже бог? Это все от него идет, к ней перешло, а теперь вот к вам. Ланин всегда знал за других, что им надо, а чего не надо и не будет никогда надо. Теперь я буду здесь определять: что и кому надо или не надо.

— Павел Иванович, правы вы или не правы, но в любом случае мальчик не виноват. Он просто маленький ребенок, жертва наших нелепых игр. Пусть уж дети как можно меньше страдают от них.

Я продолжал говорить в том же духе и видел, что мои слова не производили на него никакого впечатления. Яблоков меня не слушал, его одолевали собственные мысли, при этом его лицо то и дело странно искажалось под их натиском. И постепенно мною все сильнее овладевало сомнение: а нормален ли он? Его поступки, речи и даже выражение глаз свидетельствовали о том, что с психикой у него не все в порядке. Есть люди, которые всю жизнь как бы прячут свою ненормальность, зачастую они сами не подозревают, какой груз носят в своей душе до того самого момента, пока под влиянием каких-то обстоятельств он не высвобождается, не выходит наружу, обрушивая всю свою разрушительную мощь на его носителя.