Инна Тронина - Четвёртая четверть

— И ты иди, ложись. Мать давно постелила.

Я вдруг сел в постели, как лунатик. Шеф встревожено посмотрел на меня.

— Они к пяти должны были приехать? А погибли в семь?

— Судя по всему, да.

Озирский треснул кулаком о кулак, чтобы разрядиться. В то же время, он не хотел никого пугать посреди ночи.

— Два часа над детьми издевались, но никто не пришёл им на помощь. И дело ведь не в лесу происходило. То ли, как всегда, не видели и не слышали, то ли не захотели вписываться. Но есть ещё один вариант. Их изнасиловали и убили в другом месте. Например, в квартире. Домов вокруг уйма. И, дождавшись сумерек, скинули тела в пруд. Что-то я сомневаюсь в милицейской версии, что всё проделывали прямо на берегу. Солнце сейчас заходит около восьми, так что всё прекрасно видно. Очень большой шанс попасться.

— А как, ты думаешь, было? — спросил я. Спать уже совсем не хотелось.

— Думаю, что заманили их в чью-то квартиру. Не знаю, что делали сначала, но кончилось всё ужасно. Два часа мерзавцы вполне могли потратить на удовольствия. Чёрт, я всё время говорю «они», хотя преступник мог быть один. Они, они… Чую я, что всё-таки двое их было. Но доказать пока не могу. Можно было бы проверить дома, расположенные на улицах Сталеваров, Молостовых и Саянской. Но, если орудовал не полный идиот, он уничтожил следы сразу же. Не стал дожидаться милицию с кровавой лужей на полу. Теперь такая облава вряд ли даст результаты. Проводить её нужно было немедленно после случившегося. И, если не вышло, от подобного шага следует отказаться. Я и сам не стану наталкивать ментов на подобную мысль, и отговорю, если они захотят это сделать. Только спугнут насильника, но ничего не добьются.

В дверь постучали. На пороге появилась мать — растрёпанная, в шелковистой полосатой пижаме.

— С ума сошли — четверть третьего уже! Русик больной. Андрей, ты мне ребёнка угробишь! Совесть надо иметь. Я постелила тебе, полотенце приготовила для душа, халат. Думала, что ты уже десятый сон видишь…

— Всё, Таточка, всё, ластонька!

Андрей подхватил мать на руки, закружил по комнате. Она тоненько взвизгнула. Но я знал, что шеф мать не уронит, синяков ей не насажает.

— Утром звонишь в поликлинику, вызываешь сыну врача. О финансах не думай. Все расходы беру на себя.

— Андрей, меня со службы попрут за этот больничный!

Мать на Озирского долго злиться не может. И вон, пожалуйста, уже обнимает его за шею.

— Кто попрёт, будет иметь дело со мной.

Озирский зря не говорит, даже если шутит. Да какие могут быть претензии? Заболел я, встать не могу. А кому ухаживать, кроме матери? Андрей наконец-то поставил её на ковёр, опустился перед ней на колени.

— Татка, прости поганца! Но без Русланыча я не могу отстоять свою честь сыскаря. Ты — мать. А тут погибли дети. Русланыч всё знает. Если хочешь, расскажет. Без крайней нужды я никогда бы не стал вас беспокоить. Может, мы сумеем заловить московского Чикатило, пока он совершил не пятьдесят два убийства, а только два…

— Ой, кошмар! — Мать побледнела, как мел. — Русик будет его ловить?…

— Ловить буду я, а Русик только поможет. Ты знаешь, Татьяна, что я в долгу не остаюсь. Сочтёмся, когда закончим. А сейчас слушай, мамаша, приказ. Божок мне нужен здоровым, и как можно скорее. Поэтому завтра привезу отвар шиповника, чай «Петрович», составленный по рецепту генерала Ронина, мёд, мяту, горчицу для ванн. «Внуковские авиалинии» без тебя проживут. Всё внимание — сыну. Придёт время, и Русланом Величко будет гордиться Россия.

Я приосанился и напыжился, а потом очень быстро заснул.

Озирский лучше всего помнил Захара с погонами майора. Тот сидел в серой форме, по ту сторону массивного стола. Но стол был совершенно другой. Пять лет назад и сейчас Андрей беседовал как будто бы с разными людьми, которые никогда друг друга не знали. Они разве что были очень схожи внешне.

У обоих были треугольное, будто слегка удивлённое лицо, морщинистый лоб, синие глаза, копна вьющихся волос, рано поседевшие виски. Сейчас они были аккуратно подбриты любящей женой Леокадией, парикмахером по профессии. Её фотография, как всегда, лежала под стеклом. И рядом — портреты двух мальчишек. Андрей знал, что генеральша — давно уже не та длинноволосая красавица, а дети выросли.

Конечно, Лика и теперь хоть куда. Она пытается молодиться, носит сапоги «казачок», из-за чего два раза ломала ногу. Леонид и Сысой выглядят совершенно не так, как на фотках. Младший сын служит во внутренних войсках, и едва не угодил в Чечню. Старший, Лёнька, женат, имеет ребёнка. Трудится в отделе лицензионно-разрешительной работы в Управлении внутренних дел одного из городов-спутников Петербурга, куда переехал жить к жене.

И теперь от Леонида Захаровича Горбовского, отметившегося в январе двадцатипятилетие, напрямую зависит, будет тот или иной житель подведомственной территории владеть охотничьим ружьём или чем-то более серьёзным. В противном случае, перепуганный окружающим беспределом мужичонка, купивший пистолет на барахолке, автоматически станет преступником. А ведь он — не бандит. Ему нельзя.

Захар часто говорил, что в дела Леонида не суётся. Пусть сын живёт своим умом. И правильно делает, иначе старшенького пришлось бы немедленно арестовать. Озирский имел сигналы насчёт торговли лицензиями на приобретение оружия, а также на право его хранения и ношения. По полтысячи баксов там брали за гладкоствольное, по тысяче — за нарезное. Такой порядок экономил гражданам нервы и время.

Один раз Андрею пришлось воспользоваться базой данных агентства, когда Захар Сысоевич попенял ему относительно охранников из Ольгино. Генерала интересовало, почему ребята ходят с пистолетами, не находясь при исполнении служебных обязанностей. Директор агентства прозрачно намекнул на бизнес Леонида, и его отец притих.

Теперь генерал, конечно, вспомнил собственное поражение, сильный испуг. Ему представилась великолепная возможность расквитаться с бывшим другом… Андрей сидел перед Захаром, заросший бородкой, в мешковатой «варёной» куртке и драных джинсах. Пришёл он в кабинет, держа руки за спиной. Ему уже предъявлено обвинение по нескольким статьям, включая сто вторую — убийство и двести тринадцатую — терроризм.

Последнее обвинение, как ни странно, сыграло положительную роль в судьбе арестованного. Это позволило поместить Озирского в изолятор УФСБ, а не в милицейские «Кресты». Но радоваться особо не приходилось. Обе статьи расстрельные. Если генерал Ронин умрёт, за жизнь Озирского никто не даст и гроша. Очень уж много у него врагов — в тюрьме и на воле. Одним лихой оперативник наступил на хвост, работая в РУБОПе, других достал уже в качестве директора частного агентства.