Инна Тронина - Четвёртая четверть

— Допрошен твой Пигузов. Он действительно находился в гараже и слышал, как ты разговаривал с мужчиной, голос которого был ему незнаком. Тот человек очень просил тебя не ехать в Питер на «мерседесе» с генералом. Следователь вывел Пигузова в соседнюю комнату, а потом пригласил Николаева. Дал возможность свидетелю услышать его голос…

— Ну и как? — усмехнулся Озирский.

— Пигузов голос опознал. Но он ведь может и ошибаться! Тем более, мужичонка он пьяненький, ушибленный, нервный. Короче, особого доверия не вызывает.

Захар поймал бешеный взгляд Андрея и поспешил смягчить тон беседы.

— Впрочем, это не повод для того, чтобы сомневаться в его показаниях.

— У Сан Саныча сын летом погиб под Шатоем. Это — в южной Чечне, в горной её части. Поэтому Пигузов и пьяненький, и ушибленный. А до тех пор он был классным механиком. К нему многие «крутые» записывались на приём — чтобы «тачку» довёл до блеска. Недееспособным Пигузова не признали. Значит, следователь может ему верить. Да, Николаев знает о показаниях Сан Саныча? Чем он их объясняет?

— Знает. И объясняет просто. Вы элементарно договорились с механиком. Ты сам назвал его фамилию, объявил единственным свидетелем вашего разговора в гараже агентства…

Захар заметил, что губы Андрея сделались ещё тоньше. Потом они побледнели до голубоватого оттенка. Генерал вспомнил, что этот человек был ранен в сердце. Надо кончать разговор, который продолжался вместо получаса — полтора. Так можно далеко зайти. Ведь Озирский — уже не коллега, не подчинённый, даже не частный сыщик. Он — арестованный, заключённый СИЗО. Вполне возможно, будущий подсудимый. Но пренебрегать мнением Андрея нельзя. И поэтому генерал Горбовский шагнул вперёд, положил руки на плечи бывшего майора.

— Андрей, я безропотно отвечаю на твои вопросы, чтобы тебе же помочь. Твои аргументы «плачут», согласен? Как говорил капитан Жеглов: «Это — не свидетели». Пигузова ты мог заинтересовать — запугать или подкупить. Я не говорю, что ты сделал это. Но механик — слабое звено в цепи твоей защиты. Тот же Глеб Егорович считал, что единственным и неповторимым свидетелем убийства является сам убийца. Он, и только он может помочь снять подозрения с невиновного. В твоём случае, таким человеком является Алексей Зубец.

— Сысоич, а если его не поймают, мне в зону идти?

Озирский смертельно устал. Он хотел сесть, но не мог, потому что стоял генерал.

— Молчишь? — Андрей невесело рассмеялся. — Ты знаешь меня восемь лет. Ответь лично, от себя — веришь в то, что я преступник?

— А ты не соображаешь разве? — дёрнул щекой генерал. — Если говорю об Алексее Зубце, значит, верю. Я нуждаюсь в нерушимых доказательствах, в фактах, которые смогу привести в твоё оправдание. И вот тут мне не всё ясно…

— Я могу помочь? — участливо спросил Озирский.

— Конечно, можешь.

Захар чувствовал, что ещё один подобный разговор он сегодня не вытянет. Но знал — должен вытянуть, чтобы потом спать спокойно.

— Например, ты утверждаешь, что Николаев хочет тебя посадить. На каком основании ты делаешь такой вывод? Может, поделишься со мной, старым пнём? Для чего ему тебя сажать-то? Надеюсь, что ответ уже готов…

— Готов, — спокойно согласился Андрей. — Сверх того, я поведаю, почему Николаев год назад ничего не сообщил в органы, а сейчас сподобился. Вопреки твоему мнению, я не хочу мазать его одной чёрной краской, как измарал меня он. В девяносто четвёртом году ещё не произошло того события, которое настроило Николаева резко против меня.

— И какое это событие?

Захар уже хотел вызвать секретаря с двумя стаканами чаю, но не решился прервать выжигающий душу разговор. Нужно всё закончить, и уже тогда выпить чайку. Но Андрей точно не согласится составить компанию — до тех пор, пока не будет оправдан.

— Двадцать второго июня этого года Николаев приехал в офис. Мы справляли поминки по моей матери. Как водится, повздорили за совместным распитием спиртных напитков. Мы тоже живые люди. Очень крепко повздорили, смею заметить. А когда Сашок возвращался домой, на него было совершено нападение. Это случилось у самого его дома. Итогом стали пять ножевых ранений. Учитывая отнюдь не ласковое прощание, Николаев решил, что убийцу подослал я. И вот тут он меня совершенно возненавидел. Сразу заявляю, что никакого отношения к нападению не имею. Иначе Сашок давно отдыхал бы на Южном кладбище. Я таких халтурщиков никогда не посылаю. Думаю, что это — дело рук не господ мафиозного окраса. Им Николаев не интересен. Кто мог искромсать Сашка ножиком и оставить в живых? Я сперва решил, что какая-то девица отомстила за поруганную честь. Удары наносились женщиной, ничего не смыслящей в подобных делах. Скорее всего, она находилась в крайне возбуждённом состоянии. Николаев говорит, что знает имя преступника, но никогда его не назовёт. Должно быть, мне он тоже знаком. Ведь, по мнению Сашка, я мог его подослать. Пока теряюсь в догадках, кому это потребовалось. Я не знаю, как там всё у них было. Предъявлялись ли Сашку какие-то претензии? Или на него просто напали из-за угла? Вот он и решил отправить меня в места не столь отдалённые, пусть по другому делу. Тебе достаточно?

— Не совсем.

Горбовский расстегнул китель, скинул его, повесил на спинку вертящегося кресла. Только что в кабинете было прохладно, даже зябко. И вдруг опять, как в начале разговора, пот потёк за ворот рубашки.

— Из-за чего вы поругались с Санькой, когда выпивали?

— А он тебе не рассказал? — криво ухмыльнулся Андрей. — Я ведь тогда прятал чеченского террориста. Сашок не мог умолчать об этом.

— А-а, сына Эфендиева! Да, Санька говорил о нём. Это сразу после Будённовска было, а парень участвовал в рейде?…

— Участвовал. Но, говорит, никого не убивал там. Сысоич, пусть его другие службы ловят. А я этим заниматься не стану. Тогда Мохаммад был мне нужен — для поездки в Каир, к Зубцу. Египетскую часть операции он буквально вытянул на себе. Без него мы бы Зубца даже не обнаружили. Долгая история, но вкратце так. Николаев грозил сообщить Ронину, что Мохаммад — чеченский боевик. Я просил не делать этого, иначе сорвётся вся операция. Антон выправлял Мохаммаду документы для выезда за границу. Разумеется, не зная, что тот находится в розыске. Потом я всё рассказал Антону, и он понял меня. Во-первых, дело «лунатиков» было для нас тогда превыше всего. Во-вторых, как сказал Ронин, нельзя подходить к действиям, совершаемым на войне, с мерками мирного времени. Да, налёт на Будённовск — преступление! А налёты на чеченские города и сёла — героическая борьба за целостность страны. Эти боевики требовали не валюту и наркотики, а прекращения войны. И всё. Эти террористы были идейными…