Инна Тронина - Четвёртая четверть

Всё-таки Щипач видел именно их! Рыжеватые, в веснушках. Плосколицые, худые. Парень высокий, и Надежда не маленькая. Но из-за хрупкого сложения она выглядит девочкой, особенно в темноте. Маленькие ноги и руки довершают впечатление.

Гай как-то говорил о «фасадных характеристиках». Белова хочет, чтобы её считали… кем? Если она действительно маньячка, то, разумеется, хочет выглядеть прямой противоположностью. Тихой, скромной, даже робкой. Безусловно, законопослушной, без заносов и амбиций. Она слишком серенькая, слишком культурная, слишком покорная. Такая женщина ни за что не стала бы искать мужа через брачные агентства, да ещё претендовать на иностранцев. Значит, на самом деле Беляева с характером, с запросами. Но почему-то не хочет, чтобы об этом знали другие.

Интересно, как прореагировал бы Озирский на мои размышления? Ухмыльнулся или велел продолжать? Его какая муха укусит. Из-за этого шеф приобрёл перстень «Кубик Рубика» с сапфирами и рубинами. Сегодня, наверное, он повернёт вверх синие камни. Настроение у него неважное. Этот перстень в последнее время носила Франсуаза. Но после трагической гибели жены шеф снял с её пальца перстень и надел — в память…

Насколько я помню, активные натура предпочитают красно-жёлтые тона. Но Белова их начисто игнорирует. Можно списать на то, что такая гамма ей не идёт. Но Надежде Вадимовне, по-моему, не идёт ничего. Ведь сиреневый и серый цвета лишь подчёркивают её худобу и бледность, придают болезненный вид.

Интересно, в каких туалетах Белова являлась пленять респектабельных мужчин? Неужели она в состоянии надеть вечернее платье? Может, на забитую скромницу повлияла Наташа Логиневская, навязала свой вкус, страсть к богатым поклонникам?

Но, когда я разговаривала с Шейкиной, по неуловимым флюидам почувствовала, что заводилой в этой паре была именно Надежда. Иначе Нина Георгиевна говорила бы о ней не так уважительно. Это мы по психологии тоже проходили. И второе, главное. Логиневская никогда не отказалась бы провести новогоднюю ночь с Тэдом Смитом, если бы её попросила прийти подчинённая подруга.

Наталия рискнула потерять выгодного жениха, но наплевать на приглашение Надежды не смогла. Поехала к ней из жалости? Возможно. Но Шейкина с жалостью о Надежде не говорила. В её тоне смешивались неприязнь и опаска, но сочувствия там не было.

Конечно, бабушка Наташи может подозревать Надежду в причастности к зимней трагедии. Но откуда тогда еле заметная нотка почтения? Надюша на десять лет старше Наташи? Ну и что? Для Шейкиной они обе молодые.

Ах, да, вот оно! Вспомнила! «Отвержение красного цвета говорит о перераздражении, пресыщении, порой может быть признаком нервного истощения». Прохор Прохорович, как вы были правы! Вы развили во мне феноменальную память ещё перед первым «погружением», и не зря это сделали. Не знаю, что подумает обо всём этом Озирский, но я, кроме фотографий, привезу и свои наблюдения. Белова пресыщена, слишком раздражена, нервно истощена. В этом нет криминала, но натуру разгадать нужно.

Я не знаю, какой у Надежды гардероб, но оба раза на ней не было ничего синего. Значит, до спокойствия ей далеко, как и до веселья. «Если синий цвет отвергается, это означает крайнюю потребность в покое. Но человек не может его приобрести из-за того, что сам выбрал такой образ жизни. Человек, которому не нравится синий цвет, нередко переживает скуку и отчуждение».

Не любит Белова и ничего зелёного. Её куртка, сказал Щипач, была цвета асфальта. Получается, она не желает демонстрировать свою важность и значимость, не стремится к престижу. «Тот, что отрицает зелёный цвет, ощущает себя стеснённым, вынужденным поступать тем или иным образом. Ему кажется, что на его пути возникают непреодолимые препятствия».

Демонический нрав Беловой так не свойственен, а то бы она ходила в чёрном. Сильной печали она не чувствует. Подсознательно лишает себя право носить белое. Лучше всего для неё — серое, или цвет с сероватым оттенком. Наверное, она боится выделиться, попасться кому-то на глаза. И это в её манере — самое главное…

Нервная, издёрганная комплексантка, которая хочет покоя, но не может его найти. Так сказал бы Озирский. Но особо мрачных мыслей у Беловой тоже нет. Она считает себя в чём-то виноватой, боится выделиться. Хотя насчёт белого — натяжка. Эти вещи очень маркие — не настираешься. Вот если бы удалось наблюдать за ней дольше! Ладно, шеф обещал мне погружение в это общество.

Вот, кажется, приехали! Ноги гудят, как провода под током…

Мы свернули с Кольцевой дороги на Каширку. Потом — на улицу генерала Белова. Интересное совпадение фамилий. В этом что-то есть. Опять дворик, только уже знакомый. В дверях скучает охранник. У него оригинальная фамилия — Около-Кулак. Как раз для вышибалы. Раньше я думала, что это кличка. Зовут охранника Валентин. Он тоже каратист, ученик Озирского.

— Что, Валёк, нас встречаешь? — спросила я.

Чугунов ещё недавно стоял в том же подъезде, посменно с Около-Кулаком. Вывески агентства на стене не было. Обычно, охранник встречал клиента, с которым был уговор. Случайные люди не должны были забредать в контору.

— Да, шеф просил покараулить.

Валёк поздоровался за руку с Чугуновым — сегодня они не виделись. От камуфляжа охранника у меня зарябило в глазах, даже затошнило. В сердце трепыхнулась безумная надежда — а вдруг я беременна? Да нет, не может быть. Иначе не стала бы ни курить, ни пить водку. При современных возможностях медицины три месяца не ждут. Падчах распорядился освидетельствовать меня сразу же, как только принял решение о разводе. В случае беременности осталась бы до родов в его доме. А так…

— И давно скучаешь? — Чугунов взял меня под руку, повёл к двери.

— Минут пятнадцать. Идите к шефу, он с нетерпением ждёт нас на кухне. Лёха, подготовь снимки, какие есть. И тут же — к нему. Оксана пусть не задерживается. У шефа для неё важные новости.

Я бросилась по лестнице, забыв об усталости и недомогании. Нажала звонок у бронированной двери. Мне открыл другой охранник — рыжий кудрявый Виталик Азовцев. Офис занимал большую квартиру на втором этаже. Солнце светило в кухню с запада. Лучи пробивались сквозь жалюзи, и полосы перечерчивали стены, потолок, пол. Все двери сверкали защитными панелями золотистого, белого и бронзового цветов.

Я взялась за нагретую солнцем кованую ручку кухонной двери и услышала, что Андрей говорит по телефону. Перед ним на столе лежал японский диктофон «Олимпус». Шеф махнул рукой, приглашая меня садиться. Сам он внимательно слушал кого-то, вытягивая губы в трубочку. Ворот его рубашки был распахнут, на другом столе валялся использованный шприц. Значит, шефу опять было плохо с сердцем. Он сам делал себе уколы.